— Ты всегда так говоришь, — простонала она. — Но это же я виновата.

— Задвижку оставила открытой не ты. — Младенец взвыл. — Ты сама это знаешь. Такое может случиться с кем угодно. Не повезло.

— Но он же учился…

— Он неважно плавал.

— Но если б я проверила задвижку…

— Пора это прекратить, Мел.

Пора это прекратить.

От его слов Джейни наконец очнулась. Эта женщина потеряла сына, подумала она. Эта женщина потеряла сына. Джейни подождала, пока слова осядут внутри. Перед глазами — она ничего не могла поделать — возник миловидный светловолосый ребенок, барахтающийся на дне бассейна. В хрустально-голубой воде плавает его мертвое тело. Мертвый ребенок — все ведь проистекает из этого обстоятельства, так? Мертвый ребенок — хуже всего; ничего не бывает ужаснее. А они втроем явились сюда и так поступили с этой женщиной, которая и без них страдает невообразимо: разбередили в ней надежды, а потом жестоко их задушили, и совершенно не важно, нарочно они это или нечаянно. И этой женщине сделала больно она, Джейни; Ноа тут не в чем упрекнуть. Андерсон движим диктатом собственной этики, которую Джейни и постичь-то не удается. Но она — мать, она обязана была подумать головой, а она не подумала и поступила с Мелиссой жестоко. Бессовестно поступила — а все потому, что не захотела взглянуть в лицо правде. И какова же правда?

Томми Моран умер и не вернется.

«Случай» Андерсона закрыт.

А Ноа болен.

Пора это прекратить.

Младенец все верещал.

— Мел. — Муж гладил ее по голове, как щенка. — Чарли есть хочет. Ты ему нужна.

Мелисса машинально забрала ребенка у мужа. Ловко задрала блузку и бюстгальтер, и наружу выпрыгнула круглая грудь с большим розовым соском, нежданным, словно космический корабль. Джейни почувствовала, как Андерсон отвернулся, но сама не могла отвести глаз. Мелисса приложила голодного младенца к груди, и вскоре ее лицо слегка разгладилось.

Джейни от стыда вспотела, по шее текло. Она ведь и Ноа вынудила все это пережить — только сильнее его запутала, а все ради чего?

— Простите меня, — сказала она Мелиссе.

Та закрыла глаза, погрузившись в ощущения, и Джейни вспомнила, как покалывают груди, когда они наливаются молоком и тяжелеют, как острые зубки теребят сосок, как испускаешь вздох из самой глубины нутра, когда младенец набирает молоко в рот.

— Вам пора, — сказал Джон, хотя это и так было ясно.

Он молча провел их через дом; Ноа по-прежнему зажимал уши, Джейни рулила им за плечи, а Андерсон шел замыкающим. Джон открыл парадную дверь. На гостей не глядел.

Все трое выползли на крыльцо, на красивую улицу. Деревья махали ветвями на ветру; вдалеке зеленью блестело поле для гольфа. Мимо по тротуару просвистел мальчик на велике — так яростно куда-то намылился, что чуть их не сбил. Джейни посмотрела, как он, виляя колесами, удаляется по улице.

Они отъехали в молчании. Джейни сидела сзади с Ноа. Тот так и не открыл глаз, не опустил рук. Через некоторое время руки упали сами, и Джейни сообразила, что он заснул.

Ноа болен.

В уме она присмотрелась к этим словам. Они лежали бессмысленным грузом, точно невинный на вид кусок плутония.

Андерсон свернул, затем свернул опять, и охранник выпустил их из ворот. Они вернулись в мир — в непонятную, беспокойную реальность. По главной улице покатили к мотелю. Женщина в GPS долбила свою равнодушную песню:

— Продолжайте двигаться ноль, запятая, две десятые мили. Сверните налево на Плезант-стрит.

Плезант, подумала Джейни. Слово отдалось в голове эхом, перекроилось в «психоз».

За окном местная средняя школа расходилась после уроков. Бугаи-старшеклассники брели к автостоянке, громко и задорно перекликаясь.

— Поверните налево на Психоз-стрит. Перестраиваю маршрут.

Маршрут. Сизифов труд.

— Продолжайте двигаться ноль, запятая, две десятые мили по Психоз-стрит. Сизифов труд. Сизифов труд.

Они свернули вбок, миновали местный банк в переулке — милый переулочек с небольшими домиками, с американскими флагами на верандах. Боковая улица. Побочные эффекты.

— Продолжайте двигаться ноль, запятая, три десятые мили. Поверните налево на Катарина-плейс.

Катарина. Кататония.

— Поверните налево на Кататония-плейс. Перестраиваю. Сизифов труд…

Андерсон смотрел на Джейни в зеркало заднего вида.

— Я должен извиниться, — тихо сказал он. — Ясно, что это не то воплощение. Надо было мне догадаться. Я упустил детали, которые не должен был упускать.

— Детали? — Джейни затрясла головой, надеясь, что в мозгу прояснится.

— Да. Младший сын, Чарли, — слишком маленький, Томми не мог его знать. Я думал, у них Чарли постарше.

Как бросить попытки, если речь о твоем сыне? Но где-то же надо остановиться.

Пора это прекратить.

— Поверните налево на Отрицание-роуд. Сизифов труд.

Машина петляла по улицам как бог на душу положит. А Андерсон все говорил:

— И я им сказал «рептилии». Надо было сказать «ящерицы». Это я зря. Обычно я так не делаю, но это не оправдание. Я не выразился точно. Не уловил разницы между змеями и яще…

— Джерри. Тормозите.

Он свернул к тротуару. Смотрел вперед, и на загривке у него блестели капли пота.

— Что?

— Хватит, Джерри.

— Я согласен, безусловно, это был не тот… дом.

Он что, тупой?

— Нет, я не об этом… С меня хватит школ, и магазинов, и домов. Хватит. Отвезите нас, пожалуйста, в мотель.

— Мы туда и едем.

— GPS сказал — налево. А вы свернули направо. Целых три раза.

Андерсон нахмурился:

— Да быть не может.

— С чего, по-вашему, она все твердит «перестраиваю маршрут»?

— А. — Он стиснул руль — аж костяшки побелели. — А.

Он смотрел в ветровое стекло, точно в море потерялся.

Джейни постаралась говорить поспокойнее:

— Джерри. Послушайте меня. Нет никакого предыдущего воплощения. Ноа все выдумал.

Андерсон смотрел перед собой, точно там, на асфальтовой мостовой, таились ответы.

— То есть?

Джейни посмотрела на спящего сына. Он сполз в детском кресле — голова завалилась на плечо, бледные ресницы трепещут. Ремень безопасности впечатался в щеку — останется след.

— Он все сочинил. Потому что у него шизофрения, — сказала Джейни.