Между тем Ольга нашла, наконец, искомое. Папка из толстого картона – в таких здесь чиновники хранят бумаги разной степени важности. Положила на невзрачный, но крепкий, явно выделки здешнего деревенского плотника стол. Каким-то нервным рывком развязала тесемки.

– Вот, посмотри…

Нельзя сказать, что Хромов был ошарашен, в его время люди на многое смотрели иначе, но удивлен – это да. Папка была не очень толстой, скорее, наоборот, но десятка три листов не самой лучшей, сероватой бумаги в ней лежало. И с верхней на Сергея глядело его собственное лицо.

Да, и впрямь имя вам – коварство. Но как шикарно получилось-то! Этакий герой-воитель, лицо холодно-спокойное, глаза прищурены, словно прицелы. Он что, и впрямь такой?

Второй лист. Опа! Тоже он. Но здесь он именно такой, каким полагается быть студенту. Веселый, безбашенный. А прическа не его, совсем не его. В жизни не отращивал он таких бардовских лохм. Хотя, стоит признать, выглядит интересно, надо будет попробовать. Не сейчас, позже, когда вернется домой.

Третий лист. Хвала богам, пейзаж. Сплошная пастораль. И еще, и еще… Пейзажи. Мирные и военные. Танк – его «тридцатьчетверка» со своим уникальным силуэтом. О, снова он, только на этот раз не один, а с Мартыновым. Полковник делает указующий жест, а он, Хромов, внимает. Интересно, где она подсмотрела момент? Небось, еще осенью, никаких тебе тулупов и валенок. И еще картины, еще…

– Это… впечатляет. Ты чем рисовала?

– Углем.

– Лихо. А где училась?

– Так, отец кое-что показал.

Ну понятно, отчим. Все же учитель, а они нынче универсалы. Но реально здорово рисует, уж на что он, Хромов, от искусства далек, но талант даже ему виден невооруженным глазом. А ведь раньше о такой художнице он и не слышал. Может, потому, что не интересовался, а может, она просто не пережила эту проклятую войну.

– Знаешь, я не большой ценитель, но тебе бы учиться. У тебя отлично получается. А то сейчас намалюет кто-нибудь красного коня с бодуна, и все им восхищаются. У тебя уже сейчас лучше картины.

– Да что ты…

А ведь лестно ей. Глаза выдают. Хромов улыбнулся:

– Правда-правда, лучше. Пообещай, что когда это все закончится, ты пойдешь учиться на художника. Обещаешь?

– Ну… Ладно, обещаю.

– Вот и замечательно. Но завтра к девяти все равно чтоб была, как штык. Войну мы еще не выиграли. – Ага, обязательно, – тут глаза девушки внезапно затуманились. – А представь себе, вот стану я великой художницей, у меня будут выставки в Москве, а потом в Париже…

– В Париже… Ты еще в Нью-Йорк слетать помечтай.

– А что, они ведь наши союзники, так что после войны…

– Будут врагами, – безжалостно резюмировал Хромов. – Не будь идеалисткой, нет у нас союзников и никогда не было.

– И кто же они тогда?

– Кто? – Хромов на миг задумался, потом цинично усмехнулся. – Соперники. Остальное зависит от ситуации. Поэтому кто как, а лично я считаю просто. Есть Россия… Советский Союз, названия тут не очень важны. А есть все остальные. И важно только то, что происходит с нашей страной. А все остальные, даже если они вдруг разом вымрут, меня волнуют постольку-поскольку.

– Ты… Да ты чудовище!

– Я прагматик. Те же французы в рядах немецкой армии вполне себе служат. Не удивлюсь, если и остальные, те же американцы, со временем могут там оказаться[7].

– Ты… Ты…

Очень похоже, Ольга, с одной стороны, понимала, что Хромов как минимум говорит то, что думает. С другой же – она и впрямь цеплялась за какие-то юношеские идеалы, будто за спасательный круг. Может, и правильно, циникам проще жить, но красками мир играет именно благодаря таким вот идеалистам, ухитряющимся даже в нынешнее мрачное время сохранить в душе не лучик света, а целую, пусть и небольшую, звезду. Пускай даже это и мешает им выживать. Хромов снова улыбнулся:

– Ладно, не плюйся. Можешь считать, что я пошутил. И в Париж ты слетаешь.

– Правда?

– Ну да. Вот представь. Летишь ты в самолете, под крыльями – Эйфелева башня. А потом летчик на кнопку нажимает – и из самолета вниз бомба ка-ак… – Да ну тебя, – его видение будущего (кстати, имеющее полное право на существование) ее рассмешило. Подумала, небось, что он так косноязычно шутит. – Иди уж.

– Иду, иду. Но тренироваться завтра все же приходи.

Утром на стрельбище, оборудованном на подходящей поляне, гремела канонада. Хромов притащил сюда всю разведгруппу – навыки следовало обновлять постоянно. И патронов при этом не жалеть – лучше сжечь лишний ящик на тренировке, чем в бою бездарно истратить все. Тем более, он сам их добывал, и нормы ему никто не устанавливал.

Пришел, как всегда, Мартынов – он к подготовке личного состава всегда относился внимательно. И, кстати, сам их не так давно проводил. Но сейчас лишь посмотрел, кивнул, не найдя к чему придраться, и отправился по своим, командирским делам. Наверняка вечером укажет Сергею на его недочеты, однако сделает это тет-а-тет, без лишних ушей. А серьезных ошибок ни Хромов, ни его бойцы уже давно не совершали.

Ольга пришла, кто бы сомневался. Причем заранее, и, судя по тому, как замерзла, ждала их не меньше получаса. Зато потом ее долготерпение было вознаграждено – настрелялась она до одури. Из пистолета, винтовки, автомата. Даже из трофейного пулемета дали сделать пару очередей. Судя по тому, как она трясла головой, уходя с полигона, уши ей от грохота заложило качественно. Оно и неплохо – поняла, что оружие не игрушка. И, случись нужда, теперь она хотя бы сможет им воспользоваться, а не просто таскать в кармане. Оставалось научить разбирать и чистить, ну да с этим проблем не ожидалось. Если человеку нравится оружие, он готов за ним ухаживать. А стрелять девчонке точно нравилось.

Отдых и усиленная боевая подготовка, которую вели не только разведчики, но и все бойцы, закончились разом, всего через неделю и крайне неприятно. Исчез один из бойцов, прямо из деревни. Это притом, что охрану сейчас несли в усиленном режиме и делали это отнюдь не лохи. Да и сам исчезнувший был не мальчик – опытный, хваткий боец, прошедший не одну стычку с немцами. Других в отряде, в общем-то, уже и не оставалось – просто не выжили.

Однако кто-то незамеченным прошел через посты и секреты, разжился пленным и так же незаметно ушел. По следам пошли бойцы разведгруппы и смогли найти похищенного. Вернее, то, что от него осталось. Допрашивали его жестко и наверняка раскололи – настоящих, профессиональных пыток не выдержит никто, каким бы героем пленный ни был. Просто существует предел терпения у любого организма, вопрос лишь, чтобы его преодолеть, а потом воющий от боли кусок мяса расскажет все, просто, чтобы добили. Здесь, очевидно, это и случилось.