Рогожский летописец датирует это известие 1363 г.[349] Но поскольку оно помещено перед сообщением о поставлении Алексея в суздальские епископы, которое совершил в 1363 г. митрополит Алексей перед своим отъездом в Литву, становится ясно, что перед нами более позднее событие, ошибочно попавшее не на свое место. Предчувствуя, что спор за Нижний Новгород примет силовой оборот, Борис Константинович срочно приступил к укреплению города: «тое же осени князь Борис заложи городъ сыпати».[350] Между тем Дмитрий Константинович, не надеясь на свои собственные силы, решил просить помощи у московского князя. Из Суздаля он направился «к Москве к великому князю Дмитрею Ивановичю просити себе на него (то есть Бориса. – Авт.) помочи».[351]

Эта поездка Дмитрия Константиновича в Москву имела еще одну причину. По тогдашнему праву, все разногласия по вопросам наследования должны были разрешаться духовной властью, в данном случае – митрополитом Алексеем.

Однако последний вряд ли мог быть беспристрастным судьей. Дело заключалось в том, что, когда в начале 1340-х гг. Нижний Новгород с Городцом перешел от московских князей к суздальским, в церковном отношении эти земли по-прежнему оставались в составе митрополичьей области, которой управлял непосредственно сам митрополит. Таким образом, земли суздальских князей в церковном отношении фактически оказались под двойной юрисдикцией. Подобная ситуация встречалась на Руси и не вызывала особых противоречий, однако в случае с Нижним Новгородом между различными духовными властями возник серьезный конфликт. Выше мы говорили о том, что суздальский князь Константин Васильевич, получив Нижний Новгород, перенес в него столицу Суздальского княжества. Вместе с ним из Суздаля в Нижний Новгород перебрались и суздальские епископы. При этом сложилась парадоксальная ситуация – суздальскому владыке приходилось действовать на территории, формально подчиненной митрополиту всея Руси. Такое положение дел вызывало постоянные трения между митрополией и суздальскими епископами. До поры до времени митрополиты вынуждены были мириться с этим обстоятельством, но долго продолжаться это не могло.

Судя по всему, трения между митрополитом и суздальским владыкой относительно Нижнего Новгорода начались еще при Данииле, предшественнике Алексея на суздальской кафедре. Под 1351 г. Рогожский летописец сообщает: «Того же лета Фегнастъ митрополитъ благословилъ Данила владыку епископомъ Соуждалю и приатъ древнии свои санъ и просветися святительствомъ и служил обедню, пръвое литургисалъ на средокрестнои недели въ четверток».[352] В данном отрывке речь идет о поставлении суздальского епископа. Казалось бы, ничего необычного в этом сообщении нет, однако наше внимание привлекает оборот летописца, что Даниил «приатъ древнии свои санъ». Обращение к аналогичному известию Московского летописного свода конца XV в. показывает, что речь идет здесь не о поставлении суздальского епископа, а о его возвращении на эту кафедру: «Феогностъ митрополитъ благослови Данила епископомъ на Суздаль, отлученъ бо бе некыя ради вины и тогда приятъ древнии свои санъ» (выделено нами. – Авт.).[353] В этой связи можно предположить, что «вина» Даниила заключалась в том, что он явочным порядком пытался действовать на той территории Суздальского княжества, которая все еще оставалась под формальным управлением митрополита. Спор, очевидно, возник из-за церковных доходов, получаемых с Нижнего Новгорода.

Обращение Дмитрия Константиновича давало митрополиту Алексею удобный повод разрешить этот конфликт, и он решил вмешаться в спор суздальских князей. В 1364 г., согласно Рогожскому летописцу, «тое же осени приехаша въ Новъгородъ Нижнии отъ митрополита Алексея архимандритъ Павелъ да игуменъ Герасимъ, зовучи князя Бориса на Москву». Князь Борис отказался, но в ответ послы прибегли к самому сильному оружию, имевшемуся в их арсенале, – от имени митрополита они «церкви затвориша» в городе. Эти меры подействовали, и Борис вынужден был «посла бояръ своихъ на Москву». Однако добраться туда большинству бояр так и не удалось – по дороге их перехватил старший сын Дмитрия Константиновича – Василий Кирдяпа: «И наеха на нихъ князь Василеи Дмитреевичь въ нощь и овых из-нима». Избежать плена удалось лишь одному из бояр Бориса: «а Василеи Олексичь оутече на Москву».[354]

Из сообщения В. Н. Татищева нам известен итог посольства Василия Алексича. Выслушав аргументацию стороны князя Бориса, «князь же великий Димитрей Ивановичь посла к ним (к Дмитрию и Борису Константиновичам. – Авт.) послы своя, чтобы ся помирили и поделились вотчиною своею».[355] Но данное предложение Борисом Константиновичем так и не было принято. Согласно В. Н. Татищеву, «князь же Борис не послуша, бе бо им смутно епискупа Алексия».[356] Суздальский епископ не случайно выступил на стороне Бориса Константиновича, понимая, что в случае победы князя Дмитрия его епископия может лишиться своего влияния в Нижнем Новгороде.

Смелость, с которой суздальский владыка Алексей советовал князю Борису не соглашаться на предложенный от имени Дмитрия Московского компромисс, была не случайной. Вмешательство в нижегородские события Москвы серьезно ослабляло позиции Бориса Константиновича, и последний решился противопоставить ему силу Орды, попытавшись выхлопотать у хана ярлык на Нижний Новгород. Правда, стоит сразу заметить, что Орда к этому времени уже потеряла значительную часть былого могущества. К началу 60-х гг. XIV в. она фактически разделилась на две части. На пространстве от Днепра до Волги всем заправлял знаменитый темник Мамай. Поскольку он не являлся потомком Чингисхана и не имел формального права на престол, ему приходилось использовать ханов-марионеток (до 1370 г. при нем ханом считался Абдулла). В заволжской части Орды, со столицей в Сарае, в начале 1360-х гг., царствовал Мурат. Но ханская власть здесь была чрезвычайно слабой, и, как в калейдоскопе, один хан сменялся другим.[357] К одному из таких преемников Мурата направил свое посольство князь Борис Константинович. Расчет оказался верным. Московский летописный свод конца XV в. сообщает: «Тое же зимы прииде посолъ из Орды от царя Баирамъ Хози и от царицы Асанъ, и посадиша в Новегороде Нижнемъ на княженьи князя Бориса Костянтиновича».[358]

В этих условиях для Дмитрия Константиновича борьба за Нижний Новгород, казалось, была уже проиграна. Хотя он формально и заручился поддержкой Москвы, та не спешила приходить ему на помощь. Причиной столь осторожного поведения московских властей стали два обстоятельства: во-первых, боязнь непосредственного столкновения с Ордой, а во-вторых, тесные связи Бориса с великим литовским князем Ольгердом, которому он приходился зятем. Возможная интернационализация конфликта из-за Нижнего Новгорода грозила Москве не только борьбой на два фронта, но и тем, что против нее могли выступить и другие русские князья, пока еще соблюдавшие нейтралитет и ожидавшие исхода схватки.

Положение исправил сын Дмитрия Константиновича Василий Кирдяпа. Узнав, очевидно, от захваченных им бояр князя Бориса о планах своего дяди, он решился идти в Сарай, чтобы хоть как-то противодействовать им. Это вполне ему удалось.