— Стой! — ревет Аремар.

— И что мне за это будет?

— Расскажу, все расскажу, — маркиз не отрывает взгляда от пола. Не может поднять голову: вина гнилыми зубами прочно вцепилась в его шею.

А я… Я не был доволен. Я был зол. Тьма мне в свидетельницы, я не хотел, чтобы все случилось именно так. Не хотел заставлять Листа пытать кого-то. И сейчас, как никогда, не хотел смотреть в его глаза и видеть его улыбку.

— Позову дознавателей — и можешь начинать, — Белый открыл камеру и вышел, будто хотел убраться быстрее, а, увидев меня на лестнице, замер.

— Нужны дознаватели и лекарь, — зачем-то шепнул мне страж.

— Слышал.

Я всматривался в его лицо. Но разве можно было понять хоть что-то из-за маски? Что я хотел там увидеть? Или чего — не увидеть? Слава тьме, новенький не улыбался. Улыбка стекла с неподвижного лица, как стекает в городскую канализацию лошадиное дерьмо с улиц Бирры во время дождя. Глаза застыли, а руки в ярко-синих, гротескных и неуместных перчатках Белый вытянул вдоль тела. Напряжение, невероятное напряжение, как нестабильный раствор: моргни — и рванет.

Лист драно поклонился и взбежал по лестнице.

Это изначально было плохим решением, задуманный опыт провалился по всем пунктам…

Провалился по всем пунктам? Плохое решение? Да я облажался! Просто. Феерически, мать его. Облажался.

Дознаватели и лекарь явились меньше чем через пол-луча и молча занялись своим делом.

Аремар сдержал слово и назвал все имена. Тихим, убитым голосом он сдавал одного за другим: и простых шавок, и эльфов, и другого маркиза, и пару стражников, и дознавателей. И не сводил взгляда с противоположной клетки, где лекарь занимался потерявшим сознание мальчишкой. Когда вопросов к заключенному не осталось, я оставил маркиза дознавателям и ушел.

Казнь была назначена через суман. Ненавижу казнить знать. Мерзко. Тошно. Грязно.

И хотя вопросов к Аремару у меня действительно больше не было, зато появилась парочка к стражу. Но Листа я решил оставить в покое. По крайней мере, на сегодня. В конце концов, впереди еще маячит светлый образ пифии.

Королева драмы, как и ожидалось, во дворец явилась вечером. Как и ожидалось, ее появление ознаменовалось шумом и световыми эффектами. Меня и Тивора, опять же как и ожидалось, это не впечатлило. Лист не проникся тоже. Хоть одна неожиданность за вечер.

Вампирша шла по проходу мимо пестрой толпы придворных. Маленькая, миленькая, в красном платьице и в тонком прозрачном платке на голове. Она ничуть не изменилась, не повзрослела, не подросла. Осталась такой же легкой, такой же торжественно-высокомерной, такой же приветливо-сухой и приторно-мягкой. И да, такой же сукой, как и пятьсот лет назад.

За ней семенили, низко склонив головы, десять девочек-прислужниц. Все, как одна, в пурпурных балахонах. Все, как одна, босиком. Все, как одна, с перевязанными белыми лентами шеями. И свет светляков делал их выбритые затылки еще более убогими.

Предсказательница остановилась напротив трона, девочки встали полукругом.

— Ну здравствуй, мой мальчик, — звонкий детский голосок, как всегда, заставил поморщиться. — Ты не изменился за прошедший год.

— Ты тоже ничуть не постарела, — грубая издевка, очень грубая, но сдержаться не вышло.

— Почему-то из твоих уст эти слова звучат как оскорбление. Так и быть, прощаю.

— Твое великодушие не знает границ, — я слегка поклонился.

Пифия тем временем развернулась к страждущей публике, так же едва склонив голову в ответ. Вот и обменялись любезностями.

— Дети Малеи, — приступила она, — сегодня начался исход!

— И великая мать Астрата… — Тивор закатил на вдох глаза и прочувственно зашептал вместе с ней, так чтобы слышали только я и Лист. Улыбка растянула губы.

— Ваша воля, ваши желания — священны, — закончили через пятнадцать лучей мы уже вместе.

— Какой же бред, — раздался слева голос Белого.

— Не-не-не, — шепнул ему Черный, — погоди, она тебе предсказывать начнет.

— Не начнет, — усмехнулся Лист. И после короткой паузы продолжил: — Это вся пыль в глаза или у мелкой еще несколько фокусов в запасе?

— Еще два, — проинформировал парня Тивор, — сейчас пифия сотворит священные знаки, а потом потянет кровь из толпы.

— И из нас?

— Нет. Из нас — нет. Пока, — ответил я.

Через вдох сотня кровавых лент взвилась в воздух и потянулась к открытому рту Нарины. Еще через десять лучей зал опустел. А вампирша противно хрустнула шеей, склонив голову набок. Вот сейчас ее понесет. Слишком много разной крови. Маленькая гадость никогда не знает меры.

— Надеюсь, угощение пришлось тебе по вкусу? — обратился я к предсказательнице, когда шаги последнего советника стихли за дверью.

— Не очень, — малявка скромно потупила взор.

Началось. Хотя Нарина всегда была слегка со сдвигом. Да и вообще на своем веку я еще не встречал послушницы в своем уме, тем более видящей.

— Слишком мало здесь свежей крови. Все те же лица. Скучно, — пифия топнула ножкой.

Да пошла ты!

— Сочувствую. Начнем сейчас?

— Нет, — вампирша капризно надула губки, — не хочу сейчас. И почему ты всегда так торопишься? Меня это, знаешь ли, обижает.

И снова да пошла ты.

— Хотя не важно. Лучше скажи, мои покои готовы? Я хочу посмотреть, а еще отдохнуть. Путь к Бирре неблизкий, и все мои ленточки расплелись.

Да плевать мне на твои ленточки, и на твою усталость, и на тебя саму, и на твои предсказания. При чем здесь вообще ленточки?

— Конечно, пойдем за мной, — терпение, Кристоф. Терпение.

Комната, конечно же, ее не устроила: слишком на запад выходят окна. Очередной бред. Другая комната была слишком зеленой. Еще одна — маленькой. Следующая — большой. В пятой мелкой не понравилось зеркало. В шестой пришелся не по нраву душ.

— Ты меня не любишь, — верещала мерзавка, на глазах впадая в истерику. Ну точно королева драмы.

— Нарина… — начал я, но договорить не смог.

— А за что тебя любить? — выгнул бровь Лист.

— Как — за что? — пифия топнула ногой. — Я посланница богини, ее голос.

— Визгливый голос, должен заметить. И капризный, и избалованный. Но это не ответ на вопрос. Твой дар — воля богини. Значит, нужно любить ее. За что любить тебя?

— За мудрость! — она снова топнула ногой.

— Это, опять же, мудрость богини, — гнул свое страж. — За что любить тебя?

— Но… — Нарина задумалась. — За то, что я сильная?

— За силу уважают, не любят.

— За то, что я девочка?