Надо ответить! Кир волнуется и, если я сейчас не подниму эту чертову «трубку», то все. Пиши, пропала, София Аркадьевна.

Хватаю телефон и быстрой ланью мчусь на кухню. Плотно запираю дверь и жму «принять вызов».

— Ты забыла мне позвонить, — раздается на том конце провода.

Делаю глубокий вдох, собирая себя до кучи. Все хорошо, нормально. Сейчас я просто поговорю с Киром. Ничего ведь страшного не произошло, правда?

— Привет, не забыла, — выдаю сладким голосом, стараясь скрыть в голосе дрожь.

— Что-то случилось?

— Да. Нет, — отвечаю поспешно. — Все нормально. Убиралась. Закрутилась и совсем потеряла счет времени.

— Мартынуль, — произносит немного строже, чем несколько секунд назад. — Что случилось, м? У тебя все хорошо?

Прижавшись спиной к двери, делаю глубокий вдох. Может, стоит сказать правду? Ну, мол, босс пришел в гости и заснул, пока я готовила кофе.

«В гости? Готовила кофе? Ага! Ты себя слышишь, Мартынова?» — внутренний голос твердит молчать и я…

Вру! Краснею и, прости Господи, сочиняю как никогда. Ради общего блага, разумеется.

— Кирюш, все нормально. Был трудный день. Я устала.

— Приехать?

— Что? — Кир повторяет, что может приехать и меня будто прошибает двести двадцать. — Не надо, Орлов. Все нормально говорю. Просто устала. Был трудный день.

— Ну ладно. Тогда отдыхай.

Кирилл хочет добавить что-то еще, но я поспешно сообщаю, что из кастрюльки у меня «убежало» молоко и теперь вся газовая плита сверкает пригоревшими пятнами.

Повесив трубку, ощущаю себя последней скотиной. Соврала, да. Зачем? Обычно, люди врут, когда есть что скрывать. Я же ничего плохого не сделала, наверное.

Скрестив пальцы на руке, иду в комнату. Останавливаюсь в дверном проеме. Руки в боки, прикусываю губу. Хочется орать и окатить Доманского холодной водой, но не могу! Не могу поступить так с человеком, который не пустой звон в моей жизни. Мы столько всего пережили вместе с Димасей. Да мы почти что свои, родные люди! Столько проверок, столько отчетов, выговоров — все на двоих, по-честному. Даже, когда после крайней реорганизации из юротдела сбежал почти весь коллектив, и мы с Доманским остались вдвоем, — сколько тогда пережили! И он сидел со мной до полночи, помогая сделать отчет, который резко приспичило нашему ведомству! Мог бросить, но не бросил…

***

Утро врывается через распахнутое окно. Щурясь от первых солнечных лучей, перекатываюсь на другой бок и хлопаю ладонью по холодной простыне. Пусто.

Открываю глаза, лениво потягиваюсь. Один. Без мартышки, а так хотелось бы, если честно. За этот короткий промежуток времени, что мы с Мартыновой вместе, я очень привык к присутствию ее в моей жизни. Мне нравится засыпать в обнимку и просыпаться, переплетаясь руками и ногами. Ее запах, смех стали для меня жизненно необходимыми. Скучаю. Просто схожу с ума, когда мы не вместе. Мне нужна Соня: сейчас, через минуту, через час! Я не могу надышаться ее любовью, она гораздо больше, чем просто секс. Она — моя жизнь.

Первыми мыслями, когда встаю с кровати, — позвонить. Набрать по памяти ее номер телефона и, пока на том конце провода будут раздаваться томительные гудки, мечтать: представлять, как она лежит в своей постельке, как тянется рукой к мобильнику, как зевает. Нет. Лучше сто раз увидеть, чем услышать. Поэтому, сделав марш-бросок в ванную комнату, включаю электробритву и привожу свой фейс в порядок. Чищу зубы, принимаю душ. В спешке натягиваю светлые джинсы и в тон им гольф. Сыплю в миску корм коту.

— Прости, Барс, но ты опять остаешься один, — погладив питомца, топаю в коридор.

Кот провожает меня ленивым взглядом, мол, хозяин, ты это… Не пропадай надолго, а то я-таки иногда хочу жрать!

Оказавшись на улице возле подъезда, жму на кнопку на брелоке. Машина отзывается знакомым сигналом. Я тоже рад тебя видеть, малышка, и обещаю, в ближайшее время поменяю масло, покупаю тебя с пенкой на автомойке, да. Все будет, но немного потом. А сейчас плюхаюсь на водительское кресло и резво трогаюсь с места. Восемь утра. Воскресенье. Город еще спит, да и пофиг. Я не сплю. Еду к своей любимой девочке, ощущая в груди какое-то странное давящее чувство. У нас все хорошо, ведь так? А волнения, ну то такое… Наверное, играют гормоны или как там называют ученые эту хрень, когда влюбленный человек творит всякую фигню?!

По дороге к дому Сони, заезжаю в цветочный магазин. Любимые метровые розы. Голландские, ага. Еще и белого цвета, целых пятнадцать штук. Следующая остановка — кондитерская. Эклеры с заварным кремом. Мартышка будет снова возмущаться, что сбиваю ее с истинного пути и заставляю потреблять лишние килокалории. Не беда в принципе. Знаю, где мы их потратим, так что беру эклеров в два раза больше, чем мог бы.

На горизонте маячит знакомая многоэтажка. Сбавляю скорость и медленно подъезжаю к подъезду. Жму на тормоз до полной остановки. Пока я выключаю мотор, пока достаю из зажигания ключ, тянусь к коробке с эклерами, из подъезда кто-то выходит. Не успеваю рассмотреть лицо, мельком обвожу взглядом фигуру со спины. Знакомые плечи, походка. Доманский?

Нет, невозможно. Говорю себе, что долбаный параноик и с этим пора завязывать.

Через несколько минут стучу в дверь. За стеной слышатся шаги. Оборот замка и в дверном проеме появляется моя мартышечка.

— Привет, — делаю шаг вперед. — Это тебе.

— Кир, — Соня отходит назад, пропуская меня внутрь. Запирает за мной дверь на замок, а затем становится напротив. — А ты чего в такую рань и без предупреждения?

— Нельзя? — стаскиваю кроссовки и, ощущая себя как дома, направляюсь в кухню.

— Да можно, — бубнит в спину. — Но лучше позвони в следующий раз, ладно?

Резко оборачиваюсь. Пристально смотрю. Глаза в глаза.

— Сонь, ты не рада или что?

— Рада, — пожимает плечами, а взгляд отводит в сторону.

Кладу на стол розы, эклеры. Боковым зрением замечаю в раковине грязные чашки из-под кофе. Две! В груди снова давит, черт. В голове всплывает образ Доманского. Идиотизм, да. Надо лечиться.

— Что-то случилось?

— Кир, — подходит ко мне, берет за руку, перекрещивая наши пальцы. — Мы же с тобой близкие люди, да?

— К чему ты клонишь?

— Понимаешь, — прикусывает губу, взгляд устремлен в пол. — Я против лжи. Ненавижу, когда мне врут и сама… — вздыхает. — Не хочу врать!

— Прямо скажи.

Громко выдыхает. Закатывает глаза. Разжимает замок наших рук и идет к столу. Садится на стул, зарывается ладонью в волосах, пряча от меня лицо.

— Вчера вечером, когда я возвращалась домой от подруги, у моего подъезда сидел Доманский.

— Твой любимый босс? — язвительный тон, а в сердце — тупая боль.