Генрих Штольц нетвёрдой походкой поднялся на крыльцо, широко распахнул дверь. Переступил порог и молча уставился на Веру.

— Есть какие-то новости? — спросила она по-немецки.

Он с грустной усмешкой отрицательно покачал головой.

— Нет, их до сих пор нигде не нашли.

Вера отвернулась, не хотела, чтобы он заметил радость, вспыхнувшую у неё в глазах.

Генрих подошёл к ней вплотную, грубо, рывком, повернул к себе:

— Но мы их найдём, будь уверена! Признайся, что ты сговорилась с ней! Куда она направилась?

Вера почувствовала, что от него несёт спиртным, отстранилась.

— Я уже сто раз говорила, я ничего не знаю! Надя ни слова мне не сказала!

— Ты врёшь!

Он тут же, без замаха, влепил ей оплеуху. Но удар всё равно был сильный. Вера упала навзничь, больно ударилась о ножку стола. Рыдая, скрючилась на полу.

Генрих в ужасе смотрел на неё. До чего он дошёл!.. Он, Генрих Штольц, бьёт женщину. К тому же не просто женщину, а мать своего ребёнка! Женщину, которую он боготворил…

Он опустился рядом на колени, наклонился над ней, приподнял её своими сильными руками.

— Вера, прости меня! Умоляю тебя! Я сам не свой, ты же видишь! Я просто теряю голову! Нигде никаких следов!..

Она не откликалась, не слушала. Он для неё уже давно не существовал.

— Вера! — настойчиво взывал Генрих. — Ну прости! Ты же знаешь, я люблю тебя!.. Я люблю нашего сына…

Он попытался обнять её, но она с ненавистью упёрлась ему в грудь.

— Уйди! От тебя несёт водкой! Ты пьян!..

— Да, я немножко выпил, что из того! — растерялся Генрих. — У меня есть на то повод. Обними меня! Ты нужна мне, Вера!

Он снова попробовал прижать её к себе, но опять ничего не вышло, она противилась изо всех сил.

— Нет! Нет! Уйди!!!

Некоторое время они боролись таким образом.

Вера ожесточённо, будто сражалась за свою жизнь, отбивалась от него руками и ногами. Даже ухитрилась ударить его коленкой прямо в пах.

Генрих свирепел всё больше. Устав от её сопротивления, в бешенстве вскочил на ноги.

— Дрянь! Дрянью была, дрянью и осталась!

Он замахнулся, чтобы ударить её. Вера в испуге съёжилась, спрятала лицо.

Генрих вдруг опомнился, опустил руку и, резко отвернувшись, вышел из дома.

Вера, всхлипывая, осталась лежать на полу.

Она больше не любила жизнь. И не хотела её любить. Не любила саму эту любовь к жизни.

Она наполняла её с момента рождения, но прошедший год напрочь выжег из неё всё. Теперь в ней осталась только ненависть.

И ещё дикая безмерная усталость.

Роману, молоденькому партизану, одолжившему Наде свою телогрейку, на самом деле уже исполнилось двадцать пять, хотя выглядел он максимум на девятнадцать, лицо совсем ещё юношеское, нежное. Был он из тех же мест, что и Надя, вырос на другом берегу Пусти, в деревне Южной, расположенной километров в пятнадцати от Дарьино, ниже по течению. То ли по этой причине, то ли по какой другой, но с первого момента появления Нади в лагере Роман пользовался любой возможностью, чтобы оказаться с нею рядом, чем-то помочь, что-то принести её малышу.

Надя безусловно чувствовала его интерес, но всерьёз к парню никак не относилась. Вроде не такая уж и большая у них была разница в возрасте, всего-то несколько лет, но ей казалось, что она чуть ли не вдвое старше него, воспринимала Романа с материнской снисходительностью. Тем более что забот у неё в лагере хватало, к вечеру просто валилась с ног.

Чего Надя не знала, это того, что Романа поначалу приставил к ней командир со строгим наказом следить за ней в оба, пока всё не прояснится. Другое дело, что потом он и сам уже, по своей охоте, проводил рядом с ней всё свободное время, сильно запала она парню в душу.

Помимо Алёши, требующего постоянного внимания, Надя за пролетевшие два месяца своей жизни в отряде взяла на себя кучу разнообразных обязанностей — стирала, готовила, ухаживала за ранеными.

Так в хлопотах даже и не заметила, как пришло лето, как внезапно налились соками деревья и травы.

Тимофеевский, командир отряда, через свои источники проверил все сведения, которые выложила ему о себе Надя. В принципе всё подтвердилось, первоначальные подозрения его, что она может быть шпионкой, развеялись, хотя по-прежнему существовала несколько смущавшая его неувязка с ребёнком, точнее — со сроками его рождения. Родить его от ушедшего на войну мужа Надя теоретически могла, но с натяжкой. Для этого следовало переходить малость положенный девятимесячный срок.

Но, в конце концов, так ли уж это было важно, от кого она родила. Тем более что муж и вправду погиб, это Тимофеевский тоже выяснил. Копаться же в чужих личных отношениях он не хотел.

Все люди, все человеки, с кем не бывает. Может, и не любила мужа, а может, ещё чего… Родила и родила, чего теперь сделаешь?

Всё она виновата — война-злодейка! Чего только не творит с людьми!

Главное, значит, что Надя оказалась для партизан очень полезна. И баба она всё равно была настоящая, хорошая, это он точно понимал, привязался к ней.

Как-то Тимофеевский увёл небольшую боевую группу на вылазку. Кончалось продовольствие, стало необходимо срочно его пополнить. Выбрали деревню, в которую уже раньше ходили, там жил свой проверенный человек.

Но в этот раз всё сложилось крайне неудачно — нарвались на засаду, ушли с потерями. Двое погибли в перестрелке, а одного бойца, Степана, ранило, его еле дотащили до лагеря.

Надя, как могла, прооперировала мужика. Вытащила глубоко засевшую в боку пулю, всю ночь сидела рядом, меняла набухшие от крови повязки, поила лечебным отваром.

К утру Степану полегчало, она с облегчением поняла, что кризис миновал. Но он всё равно ещё периодически постанывал, лежал бледный, мокрый от пота, с закрытыми глазами.

— Потерпи, миленький, потерпи, — ласково уговаривала его Надя, — тебе скоро получше будет…

За спиной у неё послышался лёгкий шорох. Надя повернулась.

В землянку, в которой был устроен лазарет, как всегда, бесшумно вошёл Роман. У него была удивительная способность двигаться легко, почти неслышно.

— Ну как? — кивнул он в сторону раненого.

При этом озабоченно вглядывался в измождённое Надино лицо.

— Похоже, пошёл на поправку, — ответила Надя. — Слава богу, ничего важного, по-моему, не задето. Думаю, через несколько дней поднимется.

— Ну и отлично, — деловито одобрил Роман. — Нам сейчас не до болячек. Командир сказал, скоро перебазироваться будем. Фрицы операцию готовят, думают нас в кольцо взять.