Он протянул Наде бидон с молоком.

— Держи, это для Алёхи. Парное. А это для тебя собрал…

Немного неуклюже сунул ей лукошко с земляникой. Надя с удовольствием втянула в себя ароматный запах лесных ягод.

— Ой, как здорово! — обрадовалась она. — А пахнут-то как! Спасибо, Рома.

— Ну ладно, чего там…

Он небрежно махнул рукой.

— Я побёг. Попозжей загляну ещё.

Роман ушёл.

Надя озадаченно смотрела ему вслед. Опять она не нашла правильных слов, не сумела поблагодарить его как следует. Ведь коровы в лагере нет, один бог знает, что пришлось предпринять парню, чтобы добыть ей этот драгоценный бидон. Наверняка всю ночь прошагал, жизнью рисковал…

Надя вздохнула и пошла в глубину, в самый угол землянки. Там, в большой корзинке, уже проснулся её Алёшка. За прошедшее время ребёнок заметно подрос и окреп, больше уже не выглядел крохотным несчастным сморчком.

Надя взяла его на руки, улыбнулась. Тут же забыла о Романе, о раненом, вообще обо всём.

— Ты мой хороший, мой золотой мальчик… — заворковала она.

Вера оторвалась от машинки, устало вздохнула. Она печатала уже три часа подряд, можно позволить себе небольшой перерыв.

Вот уже скоро два месяца, как она вернулась на работу. После долгих, бесплодных поисков исчезнувшей с ребёнком Нади Генрих Штольц пропал было на какое-то время из её жизни, а потом неожиданно, без всяких объяснений прислал за ней.

Клаус не справлялся, понадобилась помощь. Веру доставили в комендатуру, Петер Бруннер вручил ей кипу бумаг, и она засела за переводы.

С комендантом с тех пор они общались довольно редко, только по делам, несмотря на то, что его кабинет находился в нескольких метрах от её стола. Такое положение вполне устраивало Веру, главное, что он оставил её в покое, и хотя бы дома она предоставлена сама себе.

За прошедшее время она сильно похудела, осунулась, лицо стало какое-то чужое, серое, застывшее.

Вера вынула из машинки отпечатанную страницу, аккуратно положила её в папку, затем решительно встала из-за стола и направилась к двери, как всегда, чувствуя на себе подозрительный взгляд Петера Бруннера.

Бруннер опустил голову, только когда дверь за Верой захлопнулась. На губах его появилась лёгкая торжествующая усмешка. Он давно и тщательно наблюдал за этой русской потаскухой. Ничто, ни одна сомнительная деталь не проскользнула мимо него.

В левом нижнем ящике стола, в отдельной папочке хранились подробные донесения Петера Бруннера. В этой заветной папочке ждала своего часа его будущая, обещавшая стремительно взлететь вверх карьера. Помимо всего прочего из этих донесений начальству должно стать абсолютно ясно, что только благодаря его, Бруннера, героическим усилиям во вверенном Штольцу населённом пункте поддерживается порядок и дисциплина.

Он на верном пути, он разоблачит их всех — и эту партизанскую шлюху, и покрывающего её преступные действия жалкого женолюба Генриха, забывшего свой партийный и военный долг. Никакие семейные связи не помогут Штольцу, когда он нанесёт свой удар.

Всё уже почти готово. Он соберёт только ещё немного доказательств, чтобы быть уверенным, что герр комендант не вывернется, не уйдёт от справедливого возмездия. Осталось совсем чуть-чуть.

Вера вышла на крыльцо комендатуры, оглянулась по сторонам. Ночью прошла гроза, так что всё теперь блестело, играло, дышало влажной летней свежестью.

Она потянулась всем телом, прищурилась от припекавшего солнышка, спустилась со ступенек крыльца и, прислонившись к перилам, достала из кармана сигареты и спички. Эта привычка появилась у неё недавно, раньше хоть и пробовала, но никогда в отличие от Нади толком не курила, Мише это не нравилось, она не хотела его раздражать.

Вера взглянула на часы, стрелки показывали двенадцать.

Площадь была пуста, только в глубине её появился белобрысый мальчишка, гнал гусей длинной хворостиной.

Вера неспешно выпускала дым, искоса следила за его приближением.

Почти уже поравнявшись с ней, мальчишка неожиданно потерял в вязкой после дождя земле свой драный ботинок. Теперь, прыгая на одной ноге, он пытался извлечь его из грязи. Белобрысого мальчишку звали Васька, Васёк, ему было тринадцать лет.

Вера некоторое время с улыбкой наблюдала за его неловкими прыжками, потом, убедившись, что за ней никто не смотрит, затушила окурок и быстро подошла поближе.

— Передашь, свадьбу назначили на четверг, к восьми тридцати соберутся, — негромко, почти не разжимая губ, произнесла она. — Всё понял?

Свадьба, согласно принятому между ними разговорному коду, означала «военно-войсковая операция».

Васёк еле заметно кивнул головой, тут же ловко выудил ботинок из грязи, одним движением напялил его и вознамерился идти дальше.

Вера, уже шагнувшая назад, к комендатуре, вдруг остановилась и, повернувшись, тихо окликнула парнишку:

— Слышишь, Васёк! А как там Надя, не знаешь? Ничего не передавала?

Васёк, по-прежнему не глядя на неё, деловитым голосом, явно подражая кому-то, произнёс:

— У неё всё нормалёк. Тётя Надя привет вам шлёт.

Сообщив это, он погнался за отбившимся от стаи гусём и вскоре исчез за поворотом плетня.

Вера посветлела лицом, облегчённо вздохнула и вернулась обратно в здание.

Едва она села за свой стол, чтобы продолжить работу, как из кабинета коменданта вышел Клаус и, с обычной своей ухмылкой взглянув на неё, кивнул на дверь.

— Иди, тебя требует! — бросил он по-русски.

Вера, как всегда игнорируя насмешливые взгляды и обидную интонацию переводчика, молча встала и направилась в кабинет начальника.

Петер Бреннер, проводил её пристальным пронизывающим взглядом.

Время ещё не пришло!

Для полного успеха в заветной папочке не хватает нескольких убедительных фактов. Но это ничего, ничего…

Они непременно появятся! Он добудет доказательства своим подозрениям во что бы то ни стало! Он вскроет это гнойник, этот подлый заговор! Он уже сейчас держит в руке судьбу этого ничтожества Штольца!

Бреннер невольно сжал правый кулак. Герр коменданту не поздоровится.

Уже скоро!

Генрих Штольц, как бывало, встал из-за стола навстречу Вере.

Он тоже заметно изменился за эти недели, лицо отекло, погрузнело, приобрело красноватый оттенок. Он и сейчас явно был нетрезв, Вера видела это по блуждающей улыбке, шальному взгляду. К тому же в кабинете стоял устойчивый запах спиртного.

— Где ты была? — грубо, не здороваясь, спросил Генрих.