Я лучезарно им улыбнулся:

– Все-таки отбился!.. Какая мерзкая тварь верно?

Лишь сегодня я увидел хозяйку с этой рыжей шавкой. Онавывела ее на поводке, гуляла в дальнем уголке заброшенного сквера, только тамсняла поводок. Думаю, что моя заслуга только в том, что тронул первый камешек.А дальше пошла лавина... те же старухи, что сидели рядом и помалкивали, сначалапосочувствовали ей, сказали, что я, такой обходительный мужчина, мог бы не такгрубо, но затем сказали и то, что этот визгливый лай все же раздражает жильцов.Все-таки каждый возвращается в свою квартиру, он хозяин, а не бесправный квартиранту хозяйки этой мерзкой твари... но люди терпят, не хотят ввязываться внеприятный разговор.

Я понаблюдал в окно за выгуливающей свою любимицу водиночестве, думал зло, что все точно так же и в политике, экономике,искусстве, что есть отображение жизни, во всем, во всем... По нашей российскойтрусости все ждут, что если кто-то другой начнет, скажет первым, то его можно иподдержать голосами из толпы. Безымянными голосами.

После того, как Кречет разрешил местной общине мусульманустроить публичную порку своих единоверцев прямо на Манежной площади, пошлиголоса, что вообще то неплохо, неплохо... Конечно, зверство, дикость,устаревшие обычаи, но зато все понятно. Как для тех, кого пороли, так и длятех, кто смотрел и примерял эту порку к себе, если напьется хоть раз как этирусские свиньи.

После того, как в Крыму расстреляли штатовский десант, вовсем мире раздавались голоса, осуждавшие зверство русских. Однако столько жебыло и голосов, что и не оправдывали русских, но напоминали, что штатовцы ихоскорбили, а в отношении с ними надо принимать во внимание такие понятия, какгордость, честь, достоинство.

И заканчивались эти статьи многозначительным напоминанием,что совсем недавно эти качества были не только у русских.

А сегодня утром тоже на своем примере, вернее, как участник,убедился, что не только в политике хватает людей, которые в своем раздражающемстремлении к полному доминированию быстро теряют чувство реальности. Хуже того,не понимают, что сами они не самые идеальные существа на свете.

Когда я с Хрюкой вышел на улицу, меня поджидал разъяренный,как кобра, сосед снизу. Типичный интеллигент, какими рисуют на карикатурах иподают в кино: в очках, бородка, взвинченный, что считается признаком легкоранимой и впечатлительной натуры. Заорал, трясясь от ярости и брызгая слюной:

– Ваша собака... ваша собака... залила мочой на мойбалкон!

– Ох, – сказал я виновато, – ох, простите,пожалуйста! Это приходили дети, накормили ее на ночь арбузами... бедная, нерешилась меня будить рано...

Он заорал еще яростнее:

– Ваша собака!.. Я вызову санэпидемстанцию!.. Еезаберут и умерщвлят!.. Это уже не первый раз!

Хрюка, прижав уши и поджав хвост, виновато отбежала подальшеи смотрела на нас страдальческими глазами. В самом деле, два года назадслучилось то же самое: накормили таранькой, она вылакала чуть ли не ведро, апод утро, не в силах терпеть, пробралась на балкон и пустила лужу. Внизу усоседа, к счастью, ничего нет, боится воров, так что лужица на кафеле былазаметна.

Я сказал совсем виновато:

– Это был несчастный случай... вы уж извините,пожалуйста! За шесть лет уже второй случай, но всего лишь второй...

Его глаза за стеклами оков стали совсем бешеными. На щекахвыступили пятна. Взвизгнул, распаляясь от собственной правоты:

– Я иду немедленно вызывать милицию!.. Санэпидемнадзор!

Да, он прав, ибо собаку вожу без намордника и не на привязи,как, впрочем, все мы делаем, а есть не то указ мэра, не то какая-то бумага отсанитаров, что дает возможность злобным старухам набрасываться на техсобачников, которых ненавидят, и в то же время не замечать нарушений у тех,кому симпатизируют.

Нам с Хрюкой симпатизировал как весь наш дом, так иокрестные, Хрюка всем машет хвостиком и улыбается, но все же мы на птичьихправах, зависимы, мы должны улыбаться и когда улыбается, и когда неулыбается...

Сдерживая раздражение, что рвалось наружу, я сказалраздельно:

– Я вижу, что у вас уже давно не было неприятностей.Так вот я вам их обещаю. Чтобы вы научились ценить ту спокойную жизнь, которойживете.

Повернулся и, чтобы не двинуть его в рыло, пошел поступенькам на улицу. Видимо, у меня был достаточно злой голос, так что этодерьмо даже не гавкнуло в ответ, не пообещало пожаловаться в милицию, привестисанэпидстанцию, общественность, депутатов из ООН.

Когда я вернулся из Кремля, выжатый как лимон, токонсьержка, которая благоволила к мирным и добропорядочным жильцам, сообщилатаинственно, что у жильца, который подо мной, был обыск. Приезжали на двухмашинах, все переворошили, но пока что, говорят, ничего не нашли. Пообещалиследить за каждым его шагом.

Я смутно вспомнил, что жилец мне встретился недалеко отдома, от испуга едва не распластался на животе как перед китайским мандарином,раскланивался, что-то лепетал, но у меня гудела голова после тяжелейшегонапряженного дня, перед глазами качались лица разъяренного Кречета, хмурогоЯузова, сосредоточенного Черногорова, встревоженного Когана... и я опомнилсятолько в своей душевой, когда холодные струи вперемешку с горячими били с такойсилой, словно собирались наполнить меня водой как бурдюк.

Утром Володя как всегда излучал спокойствие иблагожелательную уверенность. Такие никогда не нажмут красную кнопку запускаракет лишь потому, что жена пересолила суп или осточертела теща.

Хрюка попробовала вовлечь в игру, попрыгать или хотя быпобегать наперегонки. Володя вежливо уклонился, и Хрюка, ничуть необескураженная, заглянула в окно его машины, помчалась в кусты.

Я поинтересовался:

– Я понимаю, что все мои переговоры прослушиваются...Даже, когда я вроде бы на открытом воздухе. Не надо делать красивые глаза, я жепонимаю. Скажи, этот вчерашний обыск у моего соседа внизу как-то связан с моимразговором с ним насчет собаки?

Володя отвел глаза, с неохотой промямлил:

– Есть слушок, что вроде бы был слушок, что у вашегососеда внизу может быть склад с оружием. Ну, прибыли какие-то странные ребята,поискали, ничего не нашли... Но кто был, непонятно. Ни милиция, ни органы, нислужбы, не спецы...

Я буркнул:

– То-то его так трясет!.. Больше так не делайте. Я сосвоими проблемами разбираюсь сам.

Я видел хитрую улыбку. Он, наконец, вскинул чересчур честныеглаза, сказал почти укоряюще:

– Так эти ж странные ребята и хотели, чтоб как можнотише!.. И все получилось. А ту базу, где вы погуляли, все еще бульдозерамирастаскивают.

Я стиснул челюсти. Похоже, мне ту базу вспоминать будутдолго. Хрюка носилась как дикий кабан, стоял треск. Время от времени над ровнымзеленым заборчиком показывалась ее ушастая голова, бдительный зверь старался нетерять меня из виду, чтобы не потеряться.