В XI–XIII вв. папа стал единственным «наместником Христа», живым его образом на земле[265]. Поэтому, по крайней мере, с начала XIII века, папская литургия зримо отличается от богослужения священников и других епископов христианского мира. На вопрос «почему римский понтифик в причастии следует особому обиходу» Лотарио де Сеньи отвечает в трактате «О священном таинстве алтаря»: «Римский понтифик принимает причастие не там, где преломляет гостию, не у алтаря, а на кафедре, потому что Христос преломил гостию в Эммаусе перед двумя учениками, а ел ее в Иерусалиме, перед одиннадцатью апостолами»[266]. Ближе к концу столетия (1286) Гильом Дюран углубил эту мысль Иннокентия III: «Будучи наместником Христа, верховный понтифик – глава всех подвизающихся в Церкви воинствующей. Совершенно и торжественно представляя главу Церкви Христа, он и причащается в особо торжественном месте»[267].

Около 1100 года писал Йоркский Аноним, на его аргументации реконструируется зарождение феномена «двух тел короля»[268]. Король – двойственная личность, persona geminata, из двух персон короля одна – от природы, ex natura, друга – от благодати, ex gratia; одна проявляется в «качествах человека», другая – «в духе и добродетели»; в первой человек «по природе индивид», во второй – «по благодати Христос, то есть Богочеловек»[269]. Король – Бог и Христос по благодати, действует же он «как человек»[270]. Разделение между функцией и индивидом доведено здесь до предела, автор доходит до того, что сам Христос в своем человечестве был «слабым»[271]. С точки зрения епископата, эта перспектива определенно принижает священство: король, исполняя свою должность, in officio, представляет обе природы Христа, епископ ниже, потому что представляет Христа лишь в человеческой природе[272].

Рассуждая о папе, Аноним предлагает тройное деление. У папы – несколько персон[273]. «Он вмещает в себя и верховного понтифика, и человека, и убийцы или иного грешника, в зависимости от того, каким он сам себя соделал. В качестве понтифика он превыше людей, в качестве человека – равен им, как грешник он ниже всех остальных. Понтифик в нем безгрешен, может отпускать грехи и в этом качестве заслуживает поклонения и почестей, никому другому не подобающих, и никто не должен его судить[274]. Как человек, даже не совершающий грехов, он не может отпускать грехи, и почтения он заслуживает по человечеству своему. Как грешник он грешит, и в этом качестве его не следует ни почитать, ни преклоняться перед ним, а судить нужно ниже, чем человека. Ведь негоже воздавать одинаково апостолу, убийце и развратнику, священству понтифика, преступлению убийцы и блудодейству развратника»[275]. Такая логика столь радикальна, что выглядит скорее литературным упражнением, и она приводит англичанина к вопросу: папа – единственный, кому мы должны в церкви подчиняться? «Кому нам подчиняться? Папе как человеку или как апостолу?» И ответ тоже строится на удивительно ясном различении между физической природой и властной функцией: «мы должны подчиняться не человеку, потому что такое подчинение человеку непозволительно и пришлось бы подчиняться любому человеку». Папе подобает подчинение «как апостолу, то есть посланнику Христа»[276].