– Истерику?! – Марина вытаращила глаза.

– Ну да. Видите ли, я получила письмо… – Джессика замялась,как бы размышляя, можно ли довериться Марине. – А, все равно вы узнаете: в доменичего нельзя утаить! Это было предложение руки и сердца.

– Ах! – только и смогла сказать Марина, в восторге всплеснувруками: нет ничего милее юным девам, чем обсуждать сватовство, замужество итому подобное.

Мисс Ричардсон слабо улыбнулась.

– Я оставила письмо без ответа, однако Десмонд, воротясь,сообщил мне, что виделся в Лондоне с… с тем господином, и тот официально заявилему о своих намерениях относительно меня. Сознаюсь: это меня просто подкосило.Даже плохо помню, что я наговорила Десмонду.

– О, так вам не по душе сие сватовство? – догадалась Марина.– Как жаль. Он, верно, очень беден?

– Наоборот, богат, что является единственным егодостоинством. – Джессика тяжело вздохнула, и ее прекрасные голубые глазанаполнились слезами. – Риверс просто уродлив: лысая голова, сгорбленная спина,желтый цвет лица… И к тому же ужасно скуп. Выйти замуж за пугало? Несомневаюсь, он бы превратил мою жизнь в домашний ад!

Последние слова были едва различимы среди беспрерывныхвсхлипываний. Но Джессика через силу улыбнулась и продолжила:

– Десмонд – благослови его господь! – все понял и сказал,что принуждать меня не станет, уверив, что я могу жить в Маккол-кастл сколькоугодно. Конечно, если бы мы с Десмондом жили в замке одни, то могли возникнутьтолки, и он вынужден был бы жениться на мне. Но присутствие Урсулы и Джаспера…Что такое, Марион?

– Ерунда, – едва выдавила Марина. – Просто вдруг в горлезапершило.

Вовсе не ерунда, и ничего нигде не запершило – у нее дыханиесперло от слов Джессики: «Он вынужден был бы жениться на мне». А что, лучшийвыход для всех. И для Марины тоже! Тогда Десмонд постарался бы поскорееотправить домой тайную жену, освободив ее от брачных уз.

Да и вообще их брак недействителен. Марина можетзаглядываться на любого мужчину, хоть бы на Хьюго. То же и Десмонд. Нопочему-то от мысли о том, что Десмонд полюбит – не просто плотски пожелает, нополюбит! – кого бы то ни было, у Марины защемило сердце. Но не дай бог Джессикечто-то заподозрить.

– Кажется, я простудилась… – Марина старательно и довольнонатурально чихнула. Выхватила из кармана платок, поднесла к носу – и выронила:то оказалась скомканная бумажка, исписанная и исчерканная.

Батюшки-светы! Листок из Джасперова дневника! Очевидно,Марина безотчетно сунула его в карман, когда Сименс едва не застиг ее на местепреступления.

Она быстро нагнулась, но Джессика оказалась проворнее.

– Что это, Марион? Какой у вас странный носовой платок! –Она рассмеялась и развернула листок. – Здесь что, пробовали новое перо? Апочерк-то! Ну-ка, что тут? «Жизнь наша делится на две эпохи: первую проводим вбудущем, а вторую в прошлом». Ого! философия, и притом тонкая. Писал человекумный. Напрасно он зачеркнул так много. «Я знаю, что жизнь моя не удалась.Вспомнить мне нечего, кроме горя, которое я приносил себе и другим своимбеспутством и слабоволием. Но, возможно, новый лорд Маккол когда-нибудь добромвспомнит меня хотя бы за то, что я сегодня был единственным свидетелем насвадьбе его отца и матери. Когда стало ясно, что у меня не может быть детей, яисполнился особой отеческой нежности ко всем ним: и большим, и маленьким, идаже нерожденным. Я глядел на Гвендолин – а она казалась еще прелестнее впредвкушении своего пусть еще не скорого, но явного материнства – и думал, чтомой отец все-таки потерпел то поражение, которое я ему предсказывал. Дочьсельского викария, которая вынуждена была пойти в услужение, – и АлистерМаккол, надежда и опора всего рода…»

Джессика выронила листок и какое-то время невидящими глазамисмотрела на гобелен, украшавший стену и, словно нарочно, изображавший брачнуюцеремонию.

Марина стояла ни жива ни мертва. Больше всего на свете ейхотелось бы очутиться сейчас за тридевять земель от девушки, безутешнооплакивающей своего жениха и вдруг узнавшей, что тот не просто был ей неверен,а вовсе повенчан с другой.

– Где ты это взяла? – спросила Джессика.

– Н-не… не пом-ню, – промямлила Марина. – Где-то в кор… вкоридо…

– Не лги! – перебила Джессика. – Мне не нужна ложь воспасение. Говори!

– У Джаспера, – созналась Марина, не выдержав ееповелительного взора. – Я перепутала двери и…

– Джаспер не может иметь детей? Каким же тогда образом… –прошептала Джессика.

«О чем это она? Уж не повредилась ли бедняжка в уме?» –испуганно подумала Марина.

– Как ты мог, Алистер! – простонала Джессика, а затемзарыдала, ломая руки и не вытирая слез, заливавших ее лицо. И вдруг с тоскойуставилась на кольцо – знак не любви, а обмана. – Алистер, любимый мой…

«Брайан, любимый мой!» – эхом донеслось из-за двери, иМарина кинулась вон, испытывая облегчение, что появился приличный предлог сбежать:невыносимо было смотреть на тяжкое горе оскорбленной невесты. Впереди белойстрелой летел Макбет, все это время смирно просидевший под складками еешелковых юбок. Марина толкнула дверь и едва не сбила с ног сгорбленную фигурку:седые спутанные волосы, обрывки фаты, сухие померанцы. Урсула скорчилась задверью, что-то бормоча.

– Тише, тише, – пробормотала Марина, беря старую даму заруку. И та покорно поплелась за Мариной. Но вдруг остановилась, вырвала руку:

– Куда ты идешь? Я тебя не знаю!

Марина вгляделась в блуждающие, выцветшие глаза. Вотстранно! У женщины совершенно безумный вид, а вчера ночью голос ее звучал хотьи слабо, перепуганно, однако вполне трезво… Ах да, Марина и забыла: то было восне! И здравомыслие Урсулы ей тоже привиделось? Появилось желание немедленновсе уточнить, и Марина, близко склонясь к Урсуле, спросила:

– Что сделали с Гвендолин? Где она теперь?

Ничто не дрогнуло в глубине угасшего взора.

– Как нежный лютик, вся звеня, была любовью я согрета, –вяло молвила Урсула и вдруг заломила руки с криком: – Это вы, леди Элинор?

Марина едва не пустилась прочь, но старая дама вцепилась внее, восклицая: