Я уже даже ощущала аромат от печи, и видела низкую покосившуюся крышу, удивленно заглядывая в лицо Зверя, когда он прошел мимо домика, и вдруг остановился под кронами леса, не торопясь войти в дом.

— Что-то случилось?..

— Это я обещал показать тебе, когда уходил.

На секунду стало не по себе.

Я терялась в догадках и даже не могла представить, что именно увижу перед собой под кронами леса, где снова было так тихо, как перед бурей.

Зверь не отпускал меня из рук, только развернулся, кивая вперед и почему-то улыбнувшись той своей открытой мальчишеской улыбкой, в которой не было ни корысти, ни лести, ни язвительности, отчего его лицо преображалось, даже не смотря на наличие клыков.

Я обернулась, глядя теперь вперед, чуть хмурясь и понимая, что мои брови ползут вверх, а где-то внутри йокнуло так сильно, что я задохнулась.

Здесь были волки.

Они сидели смиренно и прилежно каким-то замысловатым строем в несколько рядов полукругом, глядя на нас своими невероятно осмысленными умными глазами.

Но не это поразило меня до глубины души.

Среди этих прекрасных сильных хищников, которые не жалели себя там в деревне, чтобы помочь мне, я увидела белого волка.

Мощного, прекрасного, грациозного и…того самого.

— …это он? — выдохнула я с дрожью, всматриваясь в морду зверя и понимая, что ошибки быть не могло еще до того, как Зверь утвердительно кивнул головой, говоря приглушенно и даже с какой-то нежностью, когда склонился ко мне ближе так, что я ощутила его горячее терпкое дыхание на своем лице:

— Вожак стаи. Ты спасла его, Рада. И он пришел к тебе, чтобы сказать, что теперь обязан своей жизнью.

Слезы потекли из глаз, и я тихо всхлипнула, возвращаясь в тот жуткий день, когда лишилась всего и бежала от преследователя, но остановилась, чтобы спасти умирающего хищника.

— Я думала, ты убил его.

Зверь только покачал головой:

— Моя кровь способна вылечить. Я только немного помог тебе, когда заставил волка выпить ее.

Он сел прямо в снег, упираясь в него коленями, но держа меня по-прежнему у груди, а я разрыдалась.

Смотрела на белоснежного волка сквозь мокрые ресницы и рыдала, думая о том, что в тот день мне казалось, что я похоронила свою душу вместе с этим зверем.

И вот моя душа воскресла и пришла ко мне сильнее, чем была.

Прекрасная, белоснежная, смелая.

Я продолжала рыдать, даже когда Зверь внес меня в дом и осторожно положил на уже знакомую лежанку. Словно что-то лопнуло внутри меня, позволив выплеснуть всю ту боль, страх и ненависть, которые скопились внутри, переполняя меня. Я была словно сосуд, в котором больше не осталось места.

Зверь не мешал. Просто сидел молча на полу рядом со мной, не пытаясь заговорить.

Он не уходил и не страшился женских слез, что так часто заставляют мужчин постыдно бежать.

Лишь когда слезы высохли, и я отвернулась, глядя в темную стену, Зверь осторожно положил свою большую руку на мою голову, приглаживая грязные спутанные волосы, от которых пахло гарью, и тихо проговорил:

— Вот так лучше. Нельзя носить в себе боль, иначе рано или поздно она сломает.

Странно было ощущать то, как он касался меня сейчас. Осторожно. Наверное, даже с той нежностью, о которой вероятней всего он не подозревал сам.

Еще более странным было то, что я не пыталась оттолкнуть его руку, чувствуя жар его кожи и аромат огромного тела.

— Ты действительно чувствуешь все то, что твориться внутри меня? — тихо прошептала я, даже если уже успела убедиться в этом после событий в деревне.

— Да.

— И как это происходит?

Зверь пожал плечами:

— Это сложно объяснить словами. Каждая эмоция человека ощущается по-своему. Обладает своим запахом, даже вкусом.

— Ты ощущаешь их, потому что зверь?..

Перед глазами тут же появилась четко и красочно картина того, как в деревне он стал именно зверем.

Даже на миг перехватило дыхание, когда я подумала о том, что он способен становиться медведем. Мощным громадным, но не таким, какими были медведи в лесу.

Не знаю, смогла бы я отличить его, если бы увидела в лесу, но думаю, что для охотников это не было бы проблемой, потому что даже в обличии хищника Зверь оставался с такими же широкими плечами и выпирающими мышцами. Не думаю, что обычные медведи могли похвастаться такой мускулатурой и статью.

— Да. Любое животное чувствует эмоции человека на интуитивном уровне.

Я повернулась к нему лицом.

Осторожно и даже робко, словно, между нами, ничего не было, чувствуя теперь не только стыд за то, что натворила, но и странное смущение, не сразу решившись посмотреть в глаза, где плескалось солнце.

Ведь я уже знала его ярость, его резкость. То, каким несдержанным и быстрым он был на решения и свои огненные эмоции. И то, каким спокойным и собранным он был сейчас, было даже непривычно, но интригующе.

Он всегда смотрел горячо и обжигающе, не скрывая ни своих желаний, ни своих помыслов, но теперь в нем что-то неуловимо изменилось.

Во взгляде появилось то, что я никак не могла понять и объяснить.

Я смотрела в его глаза, отмечая про себя, что не смотря на странный и пугающий цвет, они были красивыми, с длинными густыми ресницами, тихо прошептав:

— …ты изменился.

Чувственные губы Зверя дрогнули в улыбке:

— Ты тоже.

Раз за разом я прокручивала в голове все то, что случилось за последние сутки, понимая, что колдун был прав во всем. У меня не было пути назад.

— Люди отвернулись от меня и прокляли. У меня больше не осталось ничего…

Странно было говорить это именно ему. Тому, кто стал отправной точкой моего падения в самую глубину Ада, из которой я больше никогда не смогу выбраться.

— У тебя есть я, — так же тихо и еще более хрипло, чем обычно отозвался Зверь, чуть подавшись вперед и скользнув горячей большой ладонью с затылка на мое лицо, касаясь шершавыми пальцами моей грязной щеки. — Я никогда не оставлю тебя, Рада.

Я замерла, но в этот раз не от страха.

В том, как он касался меня сейчас, было столько интимной чувственности, что я могла только моргать, глядя на его лицо, и чувствуя, как его пальцы скользят по скулам, очерчивая овал лица, мягко и осторожно касаются моих губ.

Я видела, что и Зверь затаил дыхание, провожая горячим взглядом свои пальцы, словно не мог налюбоваться, не мог перестать делать это, погружаясь в свой особенный транс, отчего его глаза становились ярче, а зрачок подрагивал в такт сердцебиению.