– Стой! – выбежала из комнаты Ходасян.

– Мамочки! – До Ленки наконец дошло, что происходит.

– Останови ее! – помчалась за собакой Ира.

Бутылка грохнула на пол, взорвавшись сумасшедшим фейерверком. Собака завизжала, исчезая в комнате. Ира попыталась наступить на поводок, но попала ногой на осколок, поскользнувшись, упала. Шампанское неприятно пузырилось под ладонью.

Катя стояла на месте. Она улыбалась. Митька побледнел до синевы. Он тянулся вверх и чуть вперед, крепко притиснув руки к бокам, сжав кулаки. Казалось, он сейчас топнет ногой, дом расколется, и Митька провалится в подвал. При этом должен обязательно начаться пожар. И потолок треснуть.

Вскрикнула Аня. Затрещала ткань. Покачиваясь, Ира вошла в комнату. Цуцка висела на шторе, увеличивая и без того хорошую дыру. Ходасян прижимала к себе руку, словно куклу баюкала, – собака ее укусила.

Под потолком совершала свои сумасшедшие кульбиты черная Александрия. Цуцка втирала в ковер затоптанную Морфо, голубая пыльца прилипла к белой шерсти.

– Забери ее!

Ира кулаком врезала Цуцке по спине. Собака быстро повернулась, пытаясь ухватить обидчицу за руку, но потом снова устремилась за добычей.

– Убирайся отсюда, мерзкая собака! – открытой ладонью хлопала обезумевшую псину по тощему заду Ира. Хлопки привели Цуцку в чувство. Она пискнула, поджала хвост и шарахнулась к кровати, унося на себе останки Морфо.

Александрия еще немного пометалась и присела на люстру. Жасмин видно не было.

– Цуцка, пойдем, – впервые заговорила Катя.

Она вошла в комнату, подхватила поводок и повела несопротивляющуюся Цуцку к выходу. На пороге уже никого не было. Все двери были распахнуты. Митька исчез.

Катя даже не посмотрела на устроенный ее собакой погром. Отодвинула ногой пакет с подарком – вручить его она не успела, – и ушла. Ира секунду боролась с нерешительностью, а потом все же сделала шаг в тамбур.

Пусто.

На лестничной площадке?

Пусто.

Лифт молчит. Она сбежала на один пролет, посмотрела во двор через окно. Кусты были увешаны шариками. Из-под козырька подъезда показалась Катя. Цуцка снова замявкала, кидаясь на разноцветную красоту. Лопнувший шарик отбросил собаку в сторону, она обиженно завизжала, прижимаясь к ногам хозяйки.

Шарики? Откуда шарики? Может, это Саша? Катя обещала его предупредить…

Ира побежала вниз, спустилась еще на два пролета, снова выглянула в окно. Катя ушла. Вдалеке еще слышалось мявканье Цуцки. Шарики остались. А что если где-то там стоит Саша? Перед глазами встала фотография – глаза, улыбка, челка. Катя должна была сказать, что он пришел, но не успела. Да, все так!

Первый этаж был темный, вымороженный. Толкнула дверь. Ноябрьская хмарь и слякоть, в воздухе пахнет морозом. Но самой зимы еще нет. Ира передернула плечами и осторожно шагнула к кустам сирени. Налетевший порыв ветра отозвался хлопками лопающихся шариков.

В кустах кто-то стоял. Ира пошла вперед. Она уже ни о чем не думала, ничего не боялась, просто переставляла ноги.

– Ушла? – хрипло спросил Митька. То ли от нехватки света в кустах, то ли шарик какой так на него бликовал – он выглядел серым. Закусил нижнюю губу, оторвал тонкую полоску кожицы и тянул, тянул.

– Это ты шарики вешал?

– Собаку взяла, а бабочек нет.

– Ты чего? При чем здесь собака? – И вдруг, все понимая, ахнула. – Опять влюбился?

– Не твое дело!

– Ты же говорил – я тебе нравлюсь.

– Да кому ты нужна!

– Это ты никому не нужен!

– Ну да, как же, не нужен! Ты бы видела свое лицо, когда Сергеенко ввалилась. Небось подумала, что бабочки – тебе. Дура!

– Сдались мне твои бабочки! Можешь забирать это уродство.

– Хорошо повеселились, – Парщиков тяжело засопел.

– И с шариками ты облажался. День рождения сегодня у меня. А Сергеенко терпеть все это, – она махнула рукой, – и, как по команде, раздался взрыв, – не может. Ты бы ей еще серенаду спел! – захохотала Ира. Экая Митька, однако, сволочь! – Она бы послушала. И своего бы парня привела.

Это был какой-то замкнутый круг повторения. Стандартный набор – цветы, коробка конфет, поход в кино. С Катей ничего стандартного быть не могло, и вот уже Митька усложняет задачу – покупает бабочек, ведь собака уже есть. Вспомнил старую влюбленность… Решил тряхнуть стариной. Интересно, поместится ли он в школьный шкаф? Вряд ли, отъелся, раздался в плечах. Правильно, что Катя его отшила еще тогда, во втором классе. Так ему и надо!

– Они расстались, – заклинанием произнес Парщиков.

– Их любовь вечная! – Как же приятно бить наотмашь, зная, что сдачи не дадут.

– Ага… любовь… У тебя небось такая же «любовь». Что-то парня твоего не видно. Или он привидение?

– Вампир. Жди ночных гостей. За оскорбления надо отвечать.

– А было приятно видеть твою удивленную морду. Влюбленные дуры! Все заканчивается одинаково.

Он еще хотел задеть, наговорить гадостей, но его самого душила обида. Митька качнулся, словно собирался упасть. Оторвал от земли правую ногу, сделал первый шаг. Прочь от Иры. Прочь от дома. Он уходил. Ира боялась услышать, как он плачет. Нет. Только ветер стучит надутыми шариками о голые ветки сирени.

Ледяным холодом тянуло по ногам. Тапочки промокли, болотная стылость вымораживала последнее тепло.

Порыв ветра – еще один хлопок. Разорвавшиеся шарики бесформенными тряпочками висели на ветках. Выглядело это ужасно.

Подъездную дверь ей открыла Аня. Уже в домофон начала быстро что-то наговаривать, но Ира не стала слушать. Писк заглушал голос одноклассницы.

Аня успела похозяйничать. Лужи в прихожей не было, на паркете лишь осталась вмятина. Ходасян бродила по коридору с тряпкой в руке, не зная, куда ее пристроить, подбирала разлетевшиеся осколки.

– В туалет тряпку выжми. – Ира устала. Смертельно.

– Там Курбанова рыдает, – грустно доложила Аня. Ей было понятно все, что происходит вокруг. Словно она прожила не свои пятнадцать лет, а три тысячи. За себя и за весь свой род.

Лешка сидел один за накрытым столом и ел салат. На тарелке два куска пиццы. Так и хотелось сказать, что он лопнет. К горлу подкатил неприятный комок. Ира сглотнула и вышла. В ванной и правда рыдали. С шумом лилась вода.

Ира вернулась в комнату.

– Чего они там, не подрались?

– Он шарики на кустах развесил.

– Идиот! Говорили ему, не спеши!

– Я подумала, для меня. – Так хотелось с кем-нибудь поговорить, а рядом был только Щукин. Пока все не съест, не уйдет, значит, минут двадцать у нее есть.