Кроме того, Забелину хотелось прощупать, догадываются ли в банке об истинной договоренности между ним и Второвым. И, прежде всего, в главном сосредоточении информации - в кадрах. Если кадровики поверили в разрыв между ним и Второвым, можно успокоиться, - обмануть ожидания профессиональных лицемеров потрудней, чем механический детектор лжи. Впрочем, кое-что можно определить и по косвенным признакам. Вот первый из них.

Увидев привычный "БМВ", охранник на въезде с механической приветливостью поднял шлагбаум. Стало быть, из элитарного списка имеющих право проезда во внутренний дворик Забелин пока не вычеркнут. Возможно, впрочем, всего лишь по забывчивости исполнителей.

Без предъявления пропуска прошел он и внутрь банка, - следовательно, сигнала "ату" пока не поступило.

Давно, еще со времен работы в институте, а особенно теперь, в банке, Забелина занимали мысли о потаенном могуществе кадрового аппарата. Этом термометре, безошибочно оценивающем, здоров ли ты, а если болен, то есть ли перспективы выздоровления. Этом сейсмографе, предугадывающем глубинные, пластовые подвижки. Грубы порой кадровики в общении, но - тонки их натуры. Над тобой еще ясно, ты, кажется, всевластен. И тот же начальник кадров при встрече бежит к тебе с вытянутой издалека рукой. Но вот мимо проскакивает его тихонький подчиненный, вместо привычного искательного взгляда вдруг - рысий рывок в сторону. И твоему секретарю нужную выписку приносят не тотчас, и указание твое выполняется не сразу, а как бы куда-то проваливается. И всякий имеющий аппаратные уши понимает - барометр ждет над тобой грозы. Бывает и напротив. На тебя хлещет, просто-таки заливает, и нет спасения. И смышленые сослуживцы не торопятся первыми поздороваться, и ушлые, держащие нос по ветру хозяйственники, в предвидении близкого твоего падения, не меняют вовремя перегоревший кофейник, приносят сервиз не того качества, задерживают машину на профилактике. А кадровики у всех на глазах мчатся с зонтом на помощь, рискуя вроде бы навлечь на себя немилость руководства. И ты понимаешь - в этот раз тебя вынесет. Порой кажется, что перед тобой самонастраивающаяся система, подчиняющаяся единственно внутренней, недоступной посторонним логике. И сам этот аппарат создает и формирует то, что потом руководители принимают за собственные решения. У подножия парадной лестницы Забелина остановили. С радостным вскриком к нему засеменил от лифта полненький человек с вплюснутой в плечи квадратной головой - начальник расчетно-кассового центра банка Николай Николаевич Клыня.

Забелин спустился ему навстречу - с некоторой досадой. Во-первых, стремясь избежать лишних объяснений, специально подгадал время визита в центральный офис под обед, во-вторых, предположил, что, несмотря на искательную улыбку старшего Клыни, разговор получится не из легких. Как Тарас Бульба в Сечь, Николай Николаевич привел за собой в банк двух своих сыновей. И в недолгой пока истории банка семейство Клыней заняло особую, знаковую ступень. Всякий раз на годовом собрании Второв воспроизводит абзац о преемственности поколений, и всякий раз Николай Николаевич, потея от волнения в первых рядах, ожидает услышать в качестве вдохновляющего примера короткую ссылку на отца и сыновей Клыня, локоть о локоть несущих трудовую вахту на благо... и прочая. А услышав, неизменно искоса, стараясь не подать виду, ревниво ищет реакции окружающих, трогательно гордясь сыновьями. Неплохими, надо признать, сыновьями. Сам Николай Николаевич был из тех негромких, но крепких, досконально знающих свои обязанности профессионалов, на которых, собственно, и держится всякое дело.

- Николай Николаевич. - Забелин, опережая упрек, приобнял старика. - Видит Бог, не хотел я Юру из кредитного забирать.

- Все знаю, дорогой, знаю. А что тут сделаешь? Я и сам не сплю. Но влюбился мальчишка. Что ж теперь? Так уж спокойней при вас. Да?

Он заглядывал Забелину в лицо, привставая при этом на носки старых, в трещинах туфель, - год назад Клыня овдовел.

- А там, глядишь, гроза минует, вместе на кредитование и вернетесь. Кто ж его лучше вас-то обеспечит? - дряблое лицо его приобрело искательное выражение. - И то сказать, от этих перестановок - голова кругом. Теперь на инкассацию Звонареву бросили. Я ничего не хочу сказать. Наверное, у себя в Иванове она была на месте. И здесь, бог даст, со временем разберется. Но так сразу раскачивать. Деликатнейшее ведь дело. Вы знаете, через меня вся наличность идет. А инкассация - это пульс банка. И как же зачастил! Конечно, ничего нельзя утверждать. Но ведь симптом? Да? Так я насчет Юры надеюсь.

Клыня воспроизвел неудовольствие многих. В стремлении разрушить влияние прежних лидеров Второв на ключевые должности стал "выдергивать" управляющих иногородними филиалами. И теперь отлаженные банковские связи то и дело потряхивало и обрывало.

Взбежав на площадку перед президентским отсеком, Забелин расслышал оживленное шушуканье из застекленного эркера меж вторым и третьим этажами. Там, за журнальным столиком, с чашками кофе коротали последние минуты обеденного перерыва Инночка Голицына и Игорь Кичуй.

Инна кивнула Забелину с обычной приятцей. Игорь, чуть приподнявшись на руках, изобразил глубокий поклон и - отчего-то покраснел.

В кабинетик Чугунова Забелин вошел, по обыкновению, без стука. Здесь, до раскола, у них было место совместных развеселых "спивок", как определял эти мероприятия многомудрый тамада Баландин.

Чугунов, обхватив голову, мучительно корпел над каким-то документом. При первом звуке вскинулся на дверь раздраженным взглядом человека, отвлекаемого от важного дела. В лице его от неожиданности в калейдоскопическом ритме проскользнула вся изготовленная гамма реакций - привычная, с оттенком интима приветливость сменилась воспоминанием, покрывшим черты неприязненной сухостью, поспешно, впрочем, перешедшей в окончательное выражение - официально-деловитое, но с намекающей ностальгической ноткой приветливости.

С этим выражением он и поднялся.

- Не ждал без звонка, - признался он, и Забелин припомнил охранника на шлагбауме - как бы не уволили парня.

- Так кадры изнапоминались. Давай приказ - подмахну. - Забелин прошел к холодильнику позади стола, достал минералки - было жарко - и, не церемонясь, заглянул в недописанный текст. В середине листа было аккуратно выведено одинокое пока предложение "Система внутренних коммуникаций - это вертикальные и горизонтальные механизмы межличностных взаимосвязей персонала банка".

- Не пишется, - пожаловался Чугунов. Он уселся в одно из двух кресел у столика для гостей, пригласив Забелина занять другое. - Как ты там?

- Там - это где?

Чугунов хмыкнул, словно заслышав изящнейшую шутку.

- Темнила. Ты ж у нас теперь на спекулятивные поглощения сел.

- Так и спекулируем помаленьку.

"Неужто и впрямь ни о чем не догадывается?"

- М-да. Зол на тебя Владимир Викторович, - посочувствовал Чугунов. - До сих пор зол.

- Вот и пусть утрется. А кому подтереть в банке найдется: холуев немерено.