– Не очень удачая фотография, – сказала Кэрол, но лицо её изменилось, стало мягче. – Этому снимку года три. Хочешь покурить? Вот здесь есть сигареты. Ринди останется с Харджем на ближайшие три месяца.

Терез так и предположила из того утреннего разговора в кухне с Абби.

– Это тоже в Нью-Джерси?

– Да. Его родные живут в Нью-Джерси. У них большой дом. – Кэрол помедлила. – Развод будет оформлен через месяц, я думаю, и после марта Ринди вернётся ко мне на весь остаток года.

– Ох. Но ты ведь с ней до марта ещё будешь видеться?

– Пару раз. Наверное, нечасто.

Терез посмотрела на руку Кэрол, небрежно держащую фотографию, рядом с ней, на качелях.

– Она ведь будет по тебе скучать?

– Да, но к отцу она тоже очень привязана.

– Больше, чем к тебе?

– Нет. Вообще-то нет. Но сейчас он купил ей козочку для игр. Он отвозит её в школу по пути на работу и забирает в четыре. Пренебрегает бизнесом ради неё – чего ещё можно требовать от мужчины?

– Ты ведь с ней не виделась в Рождество? – спросила Терез.

– Нет. Потому что кое-что произошло в адвокатской конторе. Это было в день, когда адвокат Харджа пожелал встретиться с нами обоими, и Хардж привёз с собой Ринди. Ринди сказала, что хочет на Рождество поехать к нему. Она не знала, что меня там в этом году не будет. У них на лужайке большая ёлка, и они её всегда наряжают, поэтому Ринди так туда рвалась. В общем, на адвоката это произвело то ещё впечатление, сама понимаешь – ребёнок просится на Рождество домой к отцу. И естественно, я не стала тогда говорить Ринди, что меня там не будет, иначе она бы огорчилась. В любом случае я не могла это сказать при адвокате. Довольно манипуляций Харджа.

Терез стояла, давя в пальцах незажжённую сигарету. Голос у Кэрол был спокойный – таким она, возможно, говорила бы с Абби, подумала Терез. Никогда прежде Кэрол ей так много не рассказывала.

– Но адвокат понял?

Кэрол пожала плечами.

– Это адвокат Харджа, не мой. Так что пока я согласилась на эти три месяца, потому что не хочу, чтобы её пинали туда-сюда. Если ей всё равно придётся девять месяцев жить со мной и три – с Харджем, почему бы не начать это уже прямо сейчас.

– Ты даже не будешь к ней ездить?

Кэрол так долго не отвечала, что Терез подумала, уже и не ответит.

– Буду, но не очень часто. Та семья не особенно радушна. Я каждый день разговариваю с Ринди по телефону. Иногда она сама мне звонит.

– Почему семья не радушна?

– Они никогда не питали ко мне тёплых чувств. Вечно выказывали недовольство – с тех самых пор, как мы с Харджем познакомились на каком-то дебютантском балу[9]. Они очень хорошо умеют критиковать. Я иногда задаюсь вопросом – а кто вообще способен им угодить?

– За что они тебя критикуют?

– Например, за мебельную лавку. Но она не продержалась и года. Потом за то, что я не играю в бридж или что не люблю в него играть. Они выдёргивают какие-то смешные вещи, самые поверхностные.

– Из того, что ты рассказываешь, они кажутся жуткими.

– Они не жуткие. Просто хотят, чтобы под них подстраивались. Я знаю, что бы им понравилось. Им бы понравился чистый лист, который они могли бы заполнить. Человек уже заполненный страшно нарушает их душевное равновесие. Включим музыку? Ты радио совсем не любишь слушать?

– Иногда.

Кэрол прислонилась к подоконнику.

– А теперь у Ринди каждый день телевидение. Хопалонг Кэссиди. Ах, как бы она обрадовалась поездке на запад! Это последняя кукла, которую я ей купила, Терез. Я это сделала только потому, что она сказала, что хочет её; но она их переросла.

За спиной у Кэрол аэропортовский прожектор прошёлся бледным лучом в ночи и исчез. Голос Кэрол, казалось, медлил в темноте. В более грудных, чем обычно, более счастливых его обертонах Терез слышались глубины, где обреталась любовь Кэрол к Ринди – так глубоко она, вероятно, никогда никого другого не сможет любить.

– Хардж не облегчает тебе встречи, верно?

– Сама знаешь, – ответила Кэрол.

– Не понимаю, как он при этом может быть так в тебя влюблён.

– Это не любовь. Это навязчивое состояние. Я думаю, ему хочется меня контролировать. Полагаю, если б я была куда более необузданной, но никогда не имела ни о чём мнения, кроме его мнения… Тебе понятно, о чём всё это?

– Да.

– Я никогда не сделала ничего, что скомпрометировало бы его перед другими, а это единственное, о чём он печётся на самом деле. В клубе есть одна женщина – жаль, что он не на ней женился. Вся её жизнь целиком наполнена устроительством изысканных вечеринок и тем, что её, мертвецки пьяную, выносят из лучших баров… Она принесла большой успех рекламному бизнесу своего мужа, поэтому он благоволит её мелким грешкам. Хардж не стал бы благоволить, но у него бы появилось какое-то конкретное основание для недовольства. Я думаю, он выбрал меня, как ковёр для гостиной, и совершил большую ошибку. Сомневаюсь, что он способен по-настоящему любить кого бы то ни было. Что в нём есть, так это некий дух стяжательства, малоотделимый от его честолюбия. Это становится болезнью, не правда ли, – отсутствие способности любить? – Она посмотрела на Терез. – Времена, что ли, сейчас такие. Если захотеть, можно на этом развить теорию о вымирании народа вследствие умышленного снижения рождаемости. Человек, пытающийся угнаться за орудиями собственного уничтожения.

Терез молчала. Всё это напомнило ей тысячу разговоров с Ричардом, который смешивал войну, большой бизнес, охоту на ведьм в Конгрессе и, наконец, отдельных своих знакомых в одного грандиозного врага, чьей единственной совокупной приметой была ненависть. И вот теперь Кэрол туда же. Это потрясло Терез в глубочайшей части её естества, там, где не было слов, не было лёгких слов, таких как смерть, или умирание, или убийство. Эти слова так или иначе были будущим, а сейчас происходило настоящее. Невыразимая тревога, желание знать, знать хоть что-нибудь, знать наверняка, сдавило ей горло так, что в какой-то момент она почувствовала, что почти не может дышать. Ты думаешь, ты думаешь… – так оно начиналось. Ты думаешь, мы обе однажды умрём насильственной смертью, будем внезапно отключены от жизни? Но даже этот вопрос не был достаточно ясно сформулирован. Возможно, это всё же было утверждение: я пока не хочу умирать, не хочу, не узнав тебя. Чувствуешь ли ты то же самое, Кэрол? Она ещё могла бы выговорить этот последний вопрос, но всё, что ему предшествовало, – не могла.

– Ты молодое поколение, – обратилась к ней Кэрол. – И что же ты имеешь сказать? – Она села на качели.

– Наверное, первым делом – не бояться. – Терез обернулась и увидела, что Кэрол улыбается. – Ты улыбаешься, наверное, потому что думаешь, что я боюсь.