Именно в этот момент, в далеком и неожиданном месте, ситуация начинает поворачиваться — через сон молодого короля. В «королевской столице», где он живет, преобладает ситуация, которая во многом компенсирует ту, что изображена в семье героини. В то время как в последней преобладали отец и его дочь, а мать отсутствовала, во дворе короля были королевская мать и ее сын, но не было отца. Старый король, видимо исчез или мертв. В целом, старый король, который является типичной сказочной фигурой, представляет собой доминирующий элемент внутри преобладающего коллективного мировоззрения и, следовательно, по большей части первоначально является символом «Я», которое, однако, со временем стало простое понятием, общепринятое центральное понятие религиозного и социального порядка[185]. Поэтому на этом позднем этапе стареющий король часто представляет устаревшую и жесткую доминирующую систему, которая срочно нуждается в обновлении. Когда король умирает, то обычно начинается хаотичное и темное междуцарствие[186], которое продолжается до тех пор, пока новый религиозный символ не будет принят. И часто старый король стоит на пути такого обновления[187]. В королевской столице в нашей сказке, за кулисами, старая королева[188], очевидно, продолжает оставаться в значительной степени главной; и в нашей истории не старый король стоит на пути молодого короля, а старая королева, которая не хочет, чтобы молодая женщина пришла в ее владения. Ведьма, как и старая королева означает эмоциональную традицию, а также, возможно, привычку к материальному порядку, который больше не одушевлен духом, в результате чего все больше ложных эмоциональных ценностей и недостоверных форм человеческих отношений превалирует[189]. Новая духовная доминанта, принц, изолирован в этой атмосфере, и поэтому его бессознательное советует ему породить новую форму эроса, т. е. аниму из глубин леса, которая предназначена ему как правильный спутник. Часто в сказках мы находим мотив простого парня, который становится королем, не смотря на сопротивление старого правителя[190], и такие повороты судьбы связаны с процессами трансформации в духовной ориентации коллективного сознания, которые, вероятно, в конечном итоге проистекают из трансформаций и внутренних жизненных процессов внутри Самости[191]. Однако в рассматриваемой сказке эта сторона проблемы не кажется острой, то есть молодой король уже начал править, и это обеспечивает надлежащее продолжение духовного порядка. Напротив, однако, в сфере женского, то есть анимы и женского образа жизни, и, таким образом, конечно, в области эроса и взаимоотношений чувства возникает критическая трансформация. Это объявляет себя сначала в области сознания в форме сновидений, которые заставляют молодого короля найти девушку и жениться на ней, то есть открыть себя для неожиданного эмоционального переживания. Его охотники находят девушку, и с краткостью и простотой, столь характерной для сказок, он спасает ее и без лишних хлопот возвращается домой вместе с ней, уже как с женой.

Девушка выходит из своей критической ситуации так внезапно и без усилий, что мы невольно боимся ex post facto трудностей. Рассматривая вопрос со стороны девушки, мы должны увидеть это возвышение до королевы, как, если не прямое следствие, то как-то связанное с ее заглядыванием в запретную комнату — хотя именно это помогло ей воплотить свое необычайное предназначение. Благодаря этому она была поднята из анонимности обычной коллективной жизни в центр[192], и на вершине этого стала символической личностью, которую все рассматривают как путеводный образ. Из амплификаций мы знаем, что она всегда была этим, но в сказке изображен поворотный момент, когда это содержимое стало видимым.

Если рассматривать с точки зрения психологии женщины, молодой король представлял бы собой коллективную фигуру анимуса, и приобщение к нему означало бы, что благодаря ее изоляции в лесной пещере[193] девушка достигла духовной связи с коллективным сознанием. Хотя — с точки зрения царства архетипов — психическое содержание, отраженное в девушке, погружается во тьму, наоборот — рассматриваемое с точки зрения сферы человеческого сознания — оно поднимается из бессознательной коллективной психики на поверхность, где неожиданно становится вдруг видимым. «Бессмертный: смертный; смертный: бессмертный; ибо жизнь первого — это смерть последнего, а жизнь последнего — смерть первого», — говорит Гераклит[194]. Здесь он, конечно, намекает на то, что архетипы (бессмертные) должны быть уменьшены, если они должны реализовываться в человеческом царстве, и наоборот, что человек разрывается на части, если он или она ассимилируется архетипом[195]. Изгнание девушки из замка в лесу и возвышение до королевы происходит поэтому, с психологической точки зрения, во вполне когерентной последовательности событий[196].