– Мы встретимся с ними в гавани в десять. Но вернемся к вопросу…

– Что-то… – Я шагнула к нему. – Что-то случилось?

– Лин-да… – Он разделил мое имя на слоги, как расческа разделяет пряди волос. И резко, слегка раздраженно, кончиком пальца сдвинул очки вверх. – Может, стоит поговорить об этом подробнее как-нибудь в другой раз? Отлично. Может, подумаем о том, что нам пора собираться?

Видя, что я не реагирую, он продолжал:

– Патра уверяет меня, что ты не по годам развитая, Линда, умеешь слушать.

Я молча смотрела на него.

– Она не устает повторять, что с тобой приятно проводить время, что ты умная. Но очень одинокая. И я тому свидетель. Я знаю, что быть одинокой нелегко. Я знаю, что любой человек… девушка… из-за этого может проявлять излишнюю назойливость.

Я почувствовала, как кровь прилила мне к лицу, но ничего не сказала.

– Лин-да… – Он теперь заговорил очень ласково, даже благосклонно, но вместе с тем напористо. – Ты увидишь, я надеюсь, ты увидишь, что, когда ты начнешь рассуждать, отталкиваясь от базового допущения, которое мы обсуждали, – и если ты интеллектуально честна и так умна, как считает Патра, – ты увидишь, что все твои представления о своем существовании, которые, как тебе кажется, у тебя есть, ошибочны! – Его карие глаза за стеклами очков едва заметно моргнули. – И на самом деле ты не одинока!

Моя шея напряглась.

– А знаете, Патра мне тоже кое-что сказала про вас.

– И что же? – Его это мало интересовало.

– Она сказала, что вы так заняты своей работой… – Мой голос сорвался, поскользнувшись на жидком катышке в горле. Но я справилась с ним и снова продолжала: – Она сказала, что вас так подолгу не бывает дома, что вы для нее как будто не существуете.

Он нахмурился:

– Она не могла такое сказать.

– Экий вы непонятливый! – Но эти слова не показались мне достаточно обидными. Я набрала побольше воздуху и выпалила: – Не будьте вы ребенком, Лео!

Вот тут его глаза округлились. Он подскочил, стал рыться по карманам в поисках ключей и торопливо подошел к стенному шкафу. После моих слов он старательно избегал встречаться со мной взглядом. Только пробормотал:

– Нам нельзя опаздывать, Линда. Они взяли машину, поэтому нам придется пойти пешком. – Но я не шевельнулась, и тогда он продолжил, чуть настойчивее: – Мы встретимся с ними в десять, ладно? То есть самое позднее через пятьдесят минут.

Меня покоробило, что, когда я собралась выйти из номера, он захлопнул дверь прямо перед моим носом. И взбесило, как он, демонстративно проигнорировав мое замечание, сразу перевел разговор на другую тему и как он упрямо считал, что может успокоить меня обещанием увидеть Патру с Полом в гавани в десять – то есть ровно через час после того, как я у него спросила про них.

И точно – они как ни в чем не бывало сидели на огромном одеяле, расстеленном на траве, и я просто приняла сей факт.

И успокоилась.

По влажной траве ползали щупальца теней от проходящих по бухте кораблей. Пол и Патра лежали на синем хлопчатобумажном одеяле, расставив ноги и руки, и глазели на проплывающие мимо суда.

Мы с Лео припозднились всего на несколько минут, и мост через бухту начали поднимать без нас. Зато мы услышали сигнальный колокол, чей звон разнесся по всей гавани, и увидели длинную вереницу машин, стоящих перед шлагбаумом на Лейк-авеню. К тому времени как мы пробрались сквозь толпу на набережной и добрались наконец до пригорка под мостом, первые корабли уже скользили между бетонных берегов узкого канала. Они бесшумно проплывали над нами – высокие, чинные, один за другим. Я задрала голову и увидела десятки белых парусов, надутых ветром. Лабиринт их такелажа поражал воображение, но сами суда двигались с величественной простотой, как будто знали какой-то секретный трюк, как будто овладели никому не ведомой тайной движения – вплывать в гавань на скорости сорок миль в час, так что их скольжение казалось абсолютной формой покоя.

Караван насчитывал девять кораблей. И все вокруг, казалось, затаили дыхание, глядя, как они проплывают мимо, – точно так же замирают люди при первых вспышках молний надвигающегося издалека грозового фронта или при виде внезапно выскочившего из лесной чащи лося с тяжелыми могучими рогами. А потом, когда последний парусник проплыл под разведенным мостом, раздался гром аплодисментов. Не восторженных и радостных, а именно уважительных, даже возбужденных, аплодисментов. Люди принялись осматривать себя, как-то застенчиво, словно не знали, что делать дальше. За парусниками устремились стаи чаек, они парили, равнодушные, широко раскинув изогнутые крылья. Дети стали швырять в воду ломти белого хлеба, и это тотчас разрушило все очарование, созданное парусниками.

Мы глядели, как чайки на лету подхватывают хлебные куски.

– Сколько было кораблей? – спросил Лео. Я уже поняла, что он привык каждую ситуацию использовать в назидание другим: любое событие он воспринимал как повод для работы над ошибками и самосовершенствования. Пол и Патра обернулись и только сейчас заметили, что мы стоим у них за спиной. Патра добродушно улыбнулась, в ее глазах мелькнула тень облегчения. Теперь, когда Лео снова оказался рядом, она была готова опять вернуться к своей роли родителя-на-подхвате. Она аккуратно расправляла пальцами широкую травинку.

– Вы видели? – спросила она, машинально сложив травинку гармошкой.

– Конечно! – Лео присел на корточки. – Привет, Пол. Привет, малыш! Ты сколько насчитал?

Пол и не думал считать корабли. Он молча поглядел на нас, смущенно сглотнув слюну.

– Девять, – сказала я.

Я почувствовала себя обязанной спасти Пола от добрых намерений Лео. Глядя на Пола сверху, я сочла его наряд очень забавным. Свитерок с паровозом на груди слегка пузырился на шее и плечах. Носки голубых ботиночек на липучках направлены внутрь.

– Пол, а тебе известно, к какому периоду истории относятся эти корабли? – поинтересовался Лео.

Я забеспокоилась, что мне опять нужно встрять, но тут Патра раскрыла стоящую на одеяле плетеную корзинку: в корзинке обнаружилось несколько отделений, одно – со столовыми приборами и пластиковыми чашками, свернутыми трубочкой тканевыми салфетками, – и мое беспокойство вмиг прошло. Это чувство вообще всегда быстро проходило. Патра распахнула потайную дверцу внутри корзинки, достала серебристый термос и поставила его к чашкам – по одной для каждого из нас. Лимонад! Потом она сняла крышку с синего контейнера, в котором краснели кривобокие клубничины в крупных семечках.

– Органические! – веско объявила она, подавая мне контейнер.

Я откусила кусочек клубничины и присела на траву рядом с Патрой.

– Тут есть местечко! – Она похлопала ладонью по одеялу, и я послушно пересела.

Лео продолжал вести урок: