Роммель был почти у цели, когда танкер, перевозивший 7000 тонн бензина, был торпедирован непосредственно перед входом в гавань Тобрука. Это случилось, когда головной клин танковой армии проник в тыл врага и укрепился более чем в двадцати километрах от Александрии. Последствия этого были самые тяжелые. Почти целую неделю дивизии Роммеля неподвижно стояли за линией врага, словно пригвожденные к земле, неспособные сделать ни шагу ни вперед, ни назад. Воздушные налеты, которым подвергались в течение «этого шестидневного забега», как его называли солдаты, превысили почти все, что им приходилось переживать позже. Изо дня в день с семи утра до пяти вечера и с десяти вечера до пяти утра войска «кромсали», если воспользоваться выражением Роммеля, беспрепятственными ковровыми бомбардировками, а также их бомбили с низко летавших одиночных самолетов по ночам. Сам Роммель во время этого сражения имел ставку в трех километрах позади экстремальной линии фронта, и его несколько раз приходилось откапывать. Суровые потери, которые несла армия во время этого уничтожающего боя, особенно материальные, невозможно было восстановить во время битвы у Эль-Аламейна. Снабжение из месяца в месяц делалось все более скудным. Грубая ошибка, связанная со вступлением в Египет, прежде чем были обеспечены тылы посредством захвата Мальты, вскоре дала о себе знать. Это упущение сильно угнетало Роммеля, но еще больше германское Верховное командование, которое подтолкнуло Роммеля двигаться к Нилу. Временные планы – перебросить войска оси к египетской границе, то есть к линии Саллум – Хальфайя, – пришлось оставить из-за того, что не было средств транспорта для итальянской пехоты. Более того, любые такие предложения наверняка были бы отвергнуты Гитлером. Роммель хорошо осознавал опасность еще перед тем, как он настаивал в сентябре на необходимости немедленного ухода, подчеркивая невыносимые последствия неадекватного снабжения. Вдобавок к его письменному заявлению его рапорт завершился такими словами: «Если попытка доставить эти абсолютно необходимые для танковой армии припасы провалится, будет невозможно противостоять объединенным войскам Британской империи и Соединенных Штатов, то есть двум мировым державам. Несмотря на все мужество, армия раньше или позже разделит участь гарнизона Хальфайи». Единственный ответ, который был получен несколько недель спустя, пришел в форме телеграммы, подписанной полковником ОКВ, который просто отметил, что требуемый тоннаж слишком большой.

С конца сентября начались тяжелые атаки с воздуха, которые становились все более яростными, их главная цель – вывести из игры германские люфтваффе. Роммелем было сделано все возможное, чтобы подготовиться к ожидаемому нападению. Из-за отсутствия подкреплений эта подготовка ограничивалась укреплением позиций, особенно посредством заложения минных полей и перегруппировки резервов наиболее выгодным образом. Нельзя полагать, что отвод главных сил на тыловую линию перед началом сражения не был сделан из опасений, что первоначальный удар врага отразится на стойкости итальянской пехоты. Фронт в целом был укомплектован похожими германскими и итальянскими батальонами. Позади них стояли три резервных соединения, каждое из которых состояло из одной германской и одной итальянской танковых дивизий. Гроза разразилась в ночь на 24 октября и началась с бомбардировки из тысячи орудий, пустыня содрогнулась. Атакующие сначала набросились на итальянскую пехоту и вскоре вывели ее из строя, после чего они могли переключить внимание на окружение оставшихся островков германского сопротивления. Вечером 25-го Роммель вернулся, после того как его заместитель, самый отважный и смелый генерал Штумме, был убит на линии фронта.

Столкнувшись с ожидаемым ослаблением основной массы итальянских войск, армия была не способна продолжать закрывать бреши, постоянно появлявшиеся на фронте. Материальное превосходство врага было более значительным, чем когда-либо. Несмотря на то что атаковавшие дорого платили за каждый свой шаг, фронт почти с каждым днем оказывался отброшенным на несколько километров назад. Чтобы избежать прорыва со всеми его катастрофическими последствиями, следовало бы совершить быстрый переход к отступлению. Сколько времени могло бы пройти перед очередной остановкой, зависело исключительно от того, как скоро выдохнется враг. 2 ноября Роммель информировал Верховное командование Италии и ОКВ о своих намерениях. Он полагал, что логика его слов неотразима. Поэтому он еще больше удивился, когда на следующий день получил «приказ фюрера», где с поразительным непониманием ситуации, о которой ежедневно докладывалось, содержалось требование «захватить Эль-Аламейн или погибнуть, решительно удерживая каждый метр земли пустыни». Тем не менее Роммель начал отходить 4 ноября с одобрения фельдмаршала Кессельринга после того, как враг за несколько часов прорвался сквозь линию фронта в четырех местах. Гитлер так и не простил ему этого «неповиновения». Уже осенью 1944 года он объявил, что, если бы Роммель твердо стоял у Эль-Аламейна, весь ход событий изменился бы. Это верно, ибо тогда армия раскололась бы на несколько групп и была бы окружена и уничтожена в течение суток. А так армия сохранила свою силу и выиграла время для выполнения следующих решений. После Эль-Аламейна Роммель стал отходить от Гитлера, которому до этого безоговорочно доверял.

Я не стану здесь описывать отдельные и в высшей степени драматичные этапы отступления, которые к концу года привели армию на позицию у Буерата. Армия снабжалась по единственной дороге, по которой наносились удары с воздуха днем и ночью, она была недостаточно моторизована, и часто ей не хватало бензина[28].

Поэтому часто случалось, что из-за простой нехватки горючего нельзя было воспользоваться возможностями, благоприятными для незначительных контратак. В сложившейся ситуации было поразительно, что танковая армия вообще была способна выдержать такое мощное передвижение, отступив почти на пятнадцать километров, и при этом не распалась на части[29].

Тем не менее развязка приближалась, и никто не видел это отчетливее, чем фельдмаршал Роммель, – даже перед высадкой союзников в Марокко и Алжире. Именно он, пораженный болезнью, продолжал держаться только за счет своей исключительной воли, решился потребовать лично у Гитлера эвакуации всего личного состава. Расчеты показали – разумеется, при условии того, что вся материальная часть будет принесена в жертву, – около двух третей персонала может быть перевезено в Европу. Необходим германский «Дюнкерк». Воспользовавшись первым же затишьем в сражении, 28 ноября Роммель тайно, чтобы ему не помешал приказ, запрещавший его поездку, вылетел в Европу. Он хотел высказать все, что считал своим священным долгом перед солдатами. Однако ему не удалось пробудить хотя бы одну искорку понимания. Во время горячей и продолжительной дискуссии Гитлер окончательно запретил эвакуацию. Он считал, что краткий морской путь в Тунис, который теперь был установлен, обеспечит адекватные поставки снаряжения и припасов. Для того чтобы восстановить путь поставки припасов через Триполи, он вновь заставил Геринга сопровождать Роммеля в его обратной поездке и приказал ему сделать все, что необходимо в Италии. Однако вопрос адекватного морского и воздушного эскорта намеренно избегали и Гитлер, и Геринг[30].