Если съемки предстоящей мелодрамы моих опасений не вызывали, то криминальных сериалов я боялся как огня. В них бандиты непременно выясняли свои отношения в кабаке, круша не только челюсти друг другу, но заодно — и мебель, и посуду. Чем больше грохота и звона, тем лучше, правдоподобнее, как высказался один режиссер, не поясняя при этом, за чей счет потом будут отнесены убытки ресторана. Со своих творческих высот его такие мелочи не должны были интересовать.

Съемки, на которые я давал согласие, были для нас чрезвычайно обременительны. С утра приезжали машины с оборудованием. Долго выставлялся свет, утомительно шла постановка каждой отдельной сцены, требовались множественные дубли. Одним словом, шла та самая рутинная работа, без которой не обходится ни один фильм. Понятно, что ресторан в такие дни был закрыт. В перерывах между съемками официанты разносили актерам, режиссерам, операторам и иному киношному люду чай, кофе, бутерброды. Плели свои собственные мелкие интриги, за обещание снять в эпизоде могли из бара втихаря принести кое-что и покрепче кофе, а бутербродик персонально соорудить не с сырком, а с красной икорочкой или с рыбкой.

Честно признаюсь, что режиссерские визиты меня поначалу даже смущали. Мне казалось, что аристократы кино смотрят на меня самого чуть ли не как на обслугу. Потом убедился, что они, хотя и врут отчаянно, разговаривают с подчеркнутым уважением, некоторые даже заискивали передо мной. Кое-кто даже интересовался вскользь, не заинтересует ли меня самого та или иная роль. Но я не настолько толстокож, чтобы не понимать — за этими предложениями не было ничего существенного. Как говорится, где ничего не положено, там нечего взять.

* * *

Прочистил мне мозги мой старый друг Алик Шумский. Явился он поздним зимним вечером. Сбросил на руки подоспевшему гардеробщику совершенно роскошную шубу и, не дожидаясь номерка, прошествовал в зал. Александр был один, без всяких там «ассистенток», хотя о его романах уже ходили легенды и знали о них не только его близкие, но и вся необъятная наша страна — желтые газеты и охочие до «клубнички» телеканалы своим назойливым вниманием Александра не обделяли.

Много лет мы не виделись. Я был неизвестно за что на Алика обижен. Хотя почему «неизвестно», очень даже известно. После фильма «Граница на замке» он не пригласил меня ни разу, даже на самую малюсенькую роль. А я, в свою очередь, когда обивал пороги киностудий, ни разу к нему не обратился, гордость, видите ли, мешала. Полагал, что меня, гениального, он сам должен разыскивать и умолять, чтобы украсил своим искусством его картины. А потом… Не хочу вспоминать, что было потом. Было и было, быльем поросло.

Мы разместились в маленьком уютном японском зале, за плотной ширмой с иероглифами.

— Эти каракули что-то значат или так, от балды накарябали? — спросил Шумский.

Все-то ему надо знать! Несколько хвастливо пояснил, что иероглифы нам изобразил сын нашей директрисы, студент МГИМО, они означают пожелание приятного аппетита. Думал я в тот момент о том, что вот сейчас я ему все выскажу. Режиссер, похоже, пропустил мои объяснения мимо ушей. Отхлебнув из миниатюрной фарфоровой чашечки жасминного чаю, проницательный Алик спросил:

— Будем старые болячки ковырять, или поговорим?

— А чего ты, собственно, приперся, — ощетинившись, грубо спросил я.

Грубость и бестактность Алик проигнорировал, ответил просто, обескураживающе:

— Соскучился.

Мой запал мгновенно улетучился:

— Ладно, поговорим.

— Ольгу видишь, со Славиком встречаешься? — все же ковырнул он одну старую, незаживающую ранку.

— Со Славиком встречаюсь редко, Ольгу вижу постоянно — по телевизору.

— Да, твоя бывшая идет в гору, хотя выше, кажется, уже некуда, — согласился он. — У нас фильмов столько не снимается, сколько она ролей сыграла, да и телевидение ее жалует. Ну да ладно, хватит об этом.

Это был дивный вечер. Вроде, мы и говорили ни о чем, о пустяках, а вот осталось у меня ощущение чего-то очень хорошего, приятного и доброго. Похоже, и Алик чувствовал себя так же. Только однажды он стал прежним ироничным Шумским, когда услышал от меня о частых визитах киношников.

— Я смолоду завидовал твоей эрудиции, но ты, видать, слишком много книг прочитал. Била тебя жизнь, лупила — и по голове, и по ребрам, а ты все такой же идеалист. По-прежнему в людях не разбираешься. Неужели ты не понимаешь, что эти халявщики тебя элементарно используют. Кино они у тебя снимают, — презрительно хмыкнул он. — Ты знаешь, сколько мне приходится платить за аренду ресторана, если я провожу там съемки? А ты все одно талдычишь: коллеги, братство, взаимопомощь. Да они тебя попросту раздевают. Гони ты их в шею. Ну дадут дурацкое название твоего ресторана в титрах, да еще и бегущей строкой, да так быстро и таким шрифтом, что и самый глазастый не разглядит. Сильная реклама, ничего не скажешь!

Потом меня отвлек администратор. У нас очередное ЧП. День был предпраздничный. Явилась компания вполне респектабельных молодых мужчин, все с дамами. Хорошо закусили, еще лучше — выпили. Разгоряченные, пошли танцевать. Мужикам стало жарко. Они сняли пиджаки, аккуратно развесили на спинках стульев. У каждого обнаружилась наплечная кобура с торчащей рукояткой пистолета. Оружие выглядело явно не бутафорским и даже не травматическим. Наиболее осторожные и предусмотрительные гости от греха подальше стали спешно расплачиваться и покидать ресторан.

Узнав об этом, Шумский пошел вместе со мной — полюбопытствовать на необычное зрелище.

— Слушай, по-моему, я знаю вон того, чернявого, — Александр кивнул на парня, танцующего в самом центре.

Через минуту они уже обнимались. Потом вернулись к своему столу, надели пиджаки. Алик ненадолго возле них задержался, что-то говорил, и ему дружно захлопали. Чернявый стоял, приобняв режиссера за плечи. Когда мы снова остались вдвоем, мой гость пояснил, что это ребята из уголовного розыска. Они работают совсем в другом районе, сюда забрели случайно, хотели подальше убраться, чтобы на глаза начальству не попасться.

— А что ты им сказал?

— Да ничего особенного. Просто напомнил, что с оружием нельзя в общественных местах появляться, а здесь видеонаблюдение, как бы чего не вышло. Они меня еще и поблагодарили за заботу.

— Нет у меня никакого видеонаблюдения, только собираюсь установить.

— Онито об этом не знают, — резонно возразил Алик.

Уже в вестибюле, когда швейцар помог ему облачиться в роскошную шубу, Шумский неожиданно задал мне вопрос, который поразил меня самой своей сутью.

— Игорь, ты счастлив? — спросил он.

Я проводил его до машины и только тогда ответил:

— Я спокоен.

— Ну да, ну да, — пробормотал мой давний товарищ, и процитировал известное: — «на свете счастья нет, но есть покой и воля».

Когда я вернулся в ресторан, ко мне подошел обслуживавший нас официант.