В Карелии большинство переселенцев трудилось в таких крупных и разветвленных организациях, как Кареллес, Стройобъединение, Карелдортранс, Совхозтрест и др. Если говорить о лесозаготовителях, то самые многочисленные группы иммигрантов работали в Петрозаводском показательном леспромхозе, на заготовительных пунктах Матросы, Вилга, Интерпоселок, на лесозаводах Ильинский, им. Октябрьской революции, а также в Ухтинском, Тунгудском и Сегозерском ЛПХ. Потребности республиканских предприятий в рабочей силе для лесозаготовок были настолько велики, что часто туда направляли иммигрантов, не имевших соответствующих навыков. Так, лишь 50 % переселенцев, направленных в Сегозеро, и 15 % – в Тунгуду, имели навыки работы в лесу, хотя в анкетах у большинства в графе «Профессия» значилось «лесоруб»[331]. В целом в лесной отрасли трудилось свыше 60 % приехавших рабочих. Большинство лесных рабочих были выходцами из Канады, в остальных отраслях преобладали американские финны.

Распределение иммигрантов из Северной Америки по сферам занятости

Самые крупные американские колонии были в Петрозаводске, Кондопоге, Прионежском и Пряжинском районах, однако затруднительно назвать точную численность населения того или иного иностранного поселка. Переселенцы постоянно переезжали, хотя поменять место работы было чрезвычайно трудно. Некоторые хозяйственные организации занимались переманиванием рабочих друг у друга, например, неофициальную вербовку среди иммигрантов вела Кондопожская бум-фабрика[332]. Перемещение шло от периферии к центру, люди пытались отыскать приемлемые для себя условия жизни и работы, что обычно приводило их к одному из крупных городских центров в Карелии – Петрозаводску или Кондопоге. Одновременно уже с середины 1931 г. начало быстро возрастать число желающих покинуть Карелию.

Судить о количестве реэмигрантов можно лишь приблизительно – документы содержат самые разные, противоречивые и трудно проверяемые цифры. Многие рабочие уезжали, не дождавшись окончания срока трудового договора, иногда даже без расчета, и далеко не все информировали Переселенческое управление о своем отъезде. Так, если верить документам, за 1931–1932 гг. республику покинуло 290 взрослых американцев (без учета детей), из них 232 человека уехали за границу, а 58 – в другие области СССР[333]. Пик реэмиграции пришелся на 1933 г., и к осени 1935 г., по данным карельского ГПУ, число реэмигрантов возросло до 968 человек (взрослые мужчины и женщины)[334]. Сведения Переселенческого управления несколько иные: к 1 октября 1935 г. Карелию покинуло 1678 человек, однако среди этого числа могли быть иммигранты из Финляндии и других стран[335].

Соотношение американских и канадских рабочих в различных сферах занятости

С 1936 г. уехать постепенно становилось труднее, и всё же в 1936–1938 гг. еще не менее 170 североамериканских финнов, не принявших советского гражданства, покинуло республику (79 человек уехало в Америку, остальные в Финляндию)[336]. В целом анализ различных данных позволяет утверждать, что республику в 1931–1935 гг. покинули примерно 1300–1500 североамериканских финнов. Это предположение вполне согласуется и с нашими общими подсчетами численности финской диаспоры в Карелии. К 1935 г. она составляла примерно 15 тыс. человек, две трети из которых были выходцами из Финляндии и треть – 4,5–5 тыс. – из Северной Америки[337].

Трудности, с которыми пришлось столкнуться североамериканским переселенцам, как, впрочем, и всему населению Советского Союза, во многом были связаны с общими процессами огосударствления и централизации экономики страны. В 1930-е гг. в СССР сложилась система управления народным хозяйством, позже получившая название командной, или командно-административной. Отличительными чертами этой модели были плановость, иерархичность, функционально-отраслевой принцип организации аппарата. Громоздкая бюрократическая машина для передачи команд из центра на места и контроля над выполнением этих команд включала в себя несколько уровней управления: правительство, наркоматы, главки, тресты и предприятия[338]. Вся экономическая деятельность в стране должна была подчиняться пятилетним планам, которые определяли темпы, объемы и характер промышленного и сельскохозяйственного производства. В советской официальной риторике выполнение и перевыполнение планов являлось одним из наиболее актуальных лозунгов, связанных с хозяйственной деятельностью. Призыв «Пятилетку в четыре года!», ставший привычным лозунгом для нескольких поколений советских людей, появился уже в пленарной речи И. Сталина на XVI Съезде ВКП(б) в июне 1930 г.[339] Спустя два с половиной года, в январе 1933, советскому народу было объявлено, что первая пятилетка выполнена за 4 года и три месяца[340]. На самом деле советскую экономику 1930–1933 гг. можно оценить как кризисную, а плановые задания первой пятилетки по всем важнейшим параметрам (электроэнергетика, металлургия, уголь, минеральные удобрения и тракторы) были провалены, хотя в целом темпы развития были всё равно впечатляющие, особенно на фоне глубокого экономического кризиса, охватившего другие страны[341]. При этом непрерывное увеличение вложений в тяжелую промышленность и несоответствие между огромными инвестициями в строительство предприятий и реальными возможностями поставок сырья и оборудования вели к серьезному отставанию развития других отраслей и производственной инфраструктуры, прежде всего транспорта и энергетики, а тем более инфраструктуры социальной – жилье, социально-культурные учреждения и т. д.