что она работает в какой-то технической фирме в Дерби, но предполагала, что в администрации, да и геймеры ее возраста, как правило, гики.

Маркус поднимает голову.

– Я уверен, что Ева не хочет говорить про компьютерные игры. Она ими не увлекается.

Он ошибается. Я как раз хочу о них говорить. Мы уже достаточно далеко зашли. Поэтому я обращаюсь к Серене:

– Значит, ты слышала про скрытый уровень?

– Да, – кивает она. – Он есть в версии 2003 года. Я несколько раз в нее играла.

Внезапно я становлюсь очень серьезной, моментально трезвею. Нечасто встретишь людей, которые играли в версию 2003 года.

– И как далеко тебе удалось пройти?

– Я уже давно в нее не играла. А ты слышала, что тот парень, который придумал эту игру, тот, который потом убил свою семью, может быть в сознании?

Я изображаю слабый интерес.

– Нет, не слышала.

– Подумать только! – восклицает Серена. – Ну и история! Удивительно, что ты про это не слышала. Про это везде трубят. Считалось, что он в коме, но он может быть в сознании, хотя и полностью парализован. Это же полный кошмар, независимо от того, что он сделал.

– Да, ужасно, – соглашаюсь я.

Маркус берет руку Серены в свою.

– Прости, но я хочу лечь, – говорит он Серене.

Я тут же вскакиваю с дивана.

– Я пойду.

Скучная Серена играла в игру моего брата. Почему-то я нервничаю из-за этого, но мне также и интересно, потому что, если мне удастся найти блокнот Джозефа с подсказками, может, она поможет мне добраться до скрытого уровня.

Глава 24

Джозеф

В моей голове есть место, где царит полная тьма. Я не знаю, что случилось, только что это было что-то ужасное и в результате я оказался в таком состоянии. Несмотря на все прилагаемые мной усилия, воспоминаний нет, только мне кажется, что в темноте есть кровь. Что-то случилось с моей семьей? Похоже, что у меня никого нет, кроме сестры и бабушки, которая недавно умерла. Я думаю об этом, и почему-то мне кажется, хотя я точно не могу вспомнить, что членов моей семьи нет по моей вине.

У меня есть ощущение, что какие-то события привели к тому трагическому дню. Будто я катился все выше и выше по американским горкам, вагонетка шла вверх, только вверх, пока я не добрался до точки, где у меня больше не было выбора, только сорваться вниз, переступить какую-то черту.

Когда я несусь в этой вагонетке к тому темному дню, я не знаю, что я на американских горках. Я не понимаю, что чем выше я поднимусь, тем дольше мне придется падать. Я не особо счастлив. Дома все так же плохо, но теперь у меня есть друг, с которым можно поговорить. По вечерам я возвращаюсь из школы с Нейтом, а потом иду к нему домой работать над компьютерной игрой. В школе я все еще болтаюсь с моими друзьями-ботаниками, но нас теперь никто не трогает.

Однажды утром я рассказываю Нейту про нашу семью. Мой отец унаследовал семейную ферму, но это худшее место в мире для проживания. Оно буквально плавает в реке крови зарезанных животных. Я не шучу. И мой отец несчастлив. И, конечно, мама несчастлива. Мне кажется, что она даже ни разу не улыбнулась после рождения Селли. Мама Нейта гораздо больше похожа на нормальную мать, чем моя.

– Мне хочется, чтобы моя семья была больше похожа на твою, – говорю я.

Нейт закидывает рюкзак на плечо и спрашивает:

– Почему?

Мне не по себе, когда я все это рассказываю, но я все равно рассказываю.

– Мама постоянно в депрессии, а отец винит меня.

Когда я прихожу в гости к Нейту, у него дома всегда порядок, там тепло и чисто, его мама постоянно что-то готовит, и это так вкусно пахнет. Заходишь и сразу чувствуешь запах. Но у нас дома везде бардак, мама обычно на диване или наверху на их кровати, лежит и плачет, а мне приходится открывать банку бобов, которые я ем холодными.

– Это не имеет никакого отношения к тебе, – говорит Нейт. – Вероятно, у нее послеродовая депрессия.

Он заявляет это так, словно знает, о чем говорит, но он явно это слышал от своей мамы.

– Но она всегда была такая, – возражаю я. – Я устал от этого. А отец беспокоится о деньгах, он не говорит этого, но я знаю, он все время из-за них переживает. Мне хотелось бы, чтобы мы были нормальной семьей, жили в нормальном доме и чтобы у нас не было овец.

Нейт смотрит на меня уголком глаза.

– Я слышал, как мой отец говорил, что твой ненавидит фермерство и жалеет, что получил ферму в наследство.

– Похоже, что это на самом деле так. Он предпочел бы читать книги, а не вытаскивать ягненка из задницы какой-то овцы.

Нейт хохочет, а мне становится легче.

Потом пришла весна, а жизнь фермеров весной меняется. И тут у меня появилась одна идея.

Я слишком много времени предаюсь воспоминаниям, потому что они – это все, что у меня есть. Если я погружаюсь в воспоминания, то я не здесь. Затем происходит ужасная вещь.

Возвращается тот мужик, который на днях меня переворачивал. Я знаю, что он меня не любит. Я хочу отодвинуться от него подальше, сказать ему, чтобы прекратил на меня таращиться. Но я не могу. Он обращается со мной, как с тушей животного, потом я чувствую, как он пристально смотрит на меня и вскоре начинает говорить:

– Я знал, что с тобой что-то не так, даже в твоем состоянии. Ты же он, да? Знаменитый парень из Красного дома. Кто бы мог подумать? Должен признать, что я это уважаю. Какое дело ты сделал!

Мне хочется крикнуть ему, чтобы заткнулся. Или продолжал говорить и рассказал мне все, что мне нужно знать.

– Могу тебе сказать, что временами сам хотел пристрелить своих родителей на хрен. И еще говорят, что ты не собирался убивать младшего брата.

Он касается моей руки, но это не дружеское прикосновение.

– Молодец, мужик. Мое почтение.

Он исчезает.

Вот оно. Я знаю. Я сделал худшее из всего возможного, и именно поэтому я в аду.

Глава 25

Ева

На следующий день я снова оказываюсь в районе Маршпула, направляюсь к Красному дому. Нейт считает, что блокнот Джозефа может быть спрятан где-то там. И если он там, я намерена его найти.

Я позвонила в полицию