— Да? Садитесь, садитесь. — Движением руки Ангус указал на кожаный диванчик на двоих.

— Я только…

— Нет, я бы хотела, чтобы вы остались, — сказала Алекс, прежде чем Джуниор успел ретироваться. — Это касается нас всех.

— Ладно, тогда выкладывайте.

И Джуниор оседлал туго набитый подлокотник диванчика.

— Я вчера опять говорила с судьей Уоллесом. Алекс показалось, что оба ее собеседника напряглись, но впечатление это было столь мимолетным, что могло ей просто почудиться.

— И был на то повод? — спросил Ангус.

— Я хотела, чтобы провели эксгумацию тела моей матери. На этот раз трудно было ошибиться в том, как они восприняли ее слова.

— Господи, милая, за каким чертом вам это понадобилось? — содрогнулся Ангус.

— Алекс? — Джуниор взял ее руку, положил себе на бедро и стал растирать. — Это уж, пожалуй, слишком, не находите? Прямо ужас какой-то.

— Так и дело ведь ужасное, — напомнила она, убирая руку с его бедра. — Во всяком случае, вам наверняка известно, что просила я о невозможном. Ведь тело матери было кремировано.

— Верно, — произнес Ангус.

— Почему?

В слабо освещенной комнате глаза ее сверкали и казались ярко-синими. Отражавшееся в них пламя камина придавало им выражение сурового укора.

Ангус вновь уселся в кресло и ссутулился, будто обороняясь от нападок.

— Это казалось тогда наилучшим выходом из положения.

— Как это? Не понимаю.

— Ваша бабушка собиралась уехать с вами из города, как только будут завершены все формальности. Она этого не скрывала. Вот я и решил кремировать тело Седины, полагая, что Мерл захочет взять… гм… останки с собой.

— Вы решили? А по какому праву, Ангус? По чьему распоряжению? Отчего именно вам была предоставлена возможность решать, что делать с телом Седины?

Он недовольно насупил брови.

— Вы, верно, полагаете, что я распорядился ее кремировать, чтобы уничтожить улики?

— Не знаю! — воскликнула она, поднимаясь с диванчика. Она прошла к окну и стала смотреть на пустующие паддоки. Из дверей конюшен пробивался свет; там чистили, кормили, тренировали лошадей. Она досконально изучила деятельность концерна «Минтон Энтерпрайзес». Ангус вложил в него миллионы. Почему он отмалчивается? Потому что многим рискует, если она добьется передачи дела в суд? Или потому, что виновен? А может, из-за того и другого? В конце концов она повернулась к мужчинам:

— Теперь, задним числом, вы не можете не признать, что этот ваш поступок выглядит весьма странно.

— Я только хотел освободить Мерл Грэм от этих забот. Считал это своим долгом, потому что ее дочь убили на моей земле. Мерл обезумела от горя, а ведь вы остались на ее попечении. Если мои действия вызывают сейчас подозрения, тем хуже, черт побери; но если б сегодня пришлось принимать решение, то я поступил бы точно так же.

— Не сомневаюсь, что бабушка была признательна за все, что вы сделали. Очень бескорыстно с вашей стороны. Ангус проницательно взглянул на нее и сказал:

— Но вам, к сожалению, не верится, что поступок был совершенно бескорыстным.

Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Да, к сожалению, не верится.

— Я уважаю вашу откровенность.

На минуту в комнате воцарилась тишина, слышалось лишь мирное потрескивание горящих поленьев. Алекс нарушила неловкое молчание:

— Не понимаю, почему бабушка не забрала прах с собой.

— Я и сам об этом думал — я ведь предложил ей взять его.

Мне кажется, потому, что она не могла примириться со смертью дочери. Урна с прахом — это осязаемое доказательство того, с чем она была не в силах смириться.

Зная одержимость бабушки всем тем, что было связано с жизнью Седины, Алекс сочла его объяснение убедительным. Кроме того, если только Мерл не выйдет из коматозного состояния — и тогда Алекс не сможет задать ей свой вопрос, — выбора у нее не было, приходилось принять на веру то, что говорил Ангус.

Он рассеянно потирал сквозь носок большой палец на ноге.

— Мне в голову не пришло захоронить ее пепел в каком-нибудь мавзолее. Я всегда ненавидел всяческие склепы и усыпальницы. Страшненькие, черт побери, заведения. От одной мысли о них мурашки по коже. Ездил я как-то в Новый Орлеан. Все эти бетонные надгробия, возвышающиеся над землей… бр-р-р.

Он затряс головой от отвращения.

— Я не боюсь смерти, но, когда помру, хочу опять стать частицей жизни. Праху место во прахе. Таков естественный ход вещей. Поэтому мне показалось уместным купить участок на кладбище и похоронить прах Селины в земле, на которой она выросла. Вы, Алекс, небось думаете: вот старый чудак, но я тогда так считал и теперь считаю так же. Я никому ничего не рассказывал — неловко было. Такая вот, знаете, вдруг чувствительность, — А почему было не рассеять прах где-нибудь? Он потянул себя за мочку уха, обдумывая вопрос.

— Я думал об этом, но решил: а вдруг в один прекрасный день вы явитесь и захотите посмотреть, где похоронили вашу маму.

Алекс почувствовала, что прежняя напористость покидает ее, плечи опускаются. Потупив голову, она не сводила глаз с носков своих замшевых сапожек, еще мокрых от сырого снега.

— Вы, наверно, сочли меня вампиром каким-то за то, что я хотела вскрыть ее могилу. Рид так и заключил. Ангус только отмахнулся.

— Рид обожает резать правду-матку. Бывает, и ошибается. Она прерывисто вздохнула.

— На сей раз точно ошибся. Поверьте, даже подумать об этом мне было трудно, не то что просить. Просто мне казалось, что тщательная судебно-медицинская экспертиза могла бы пролить свет.

Голос ее замер. Продолжать не хватало силы воли и убежденности. Вчера она думала, что эксгумация, возможно, даст необходимые вещественные улики. Выяснилось, что от истины она, Алекс, по-прежнему далека, а все ее старания свелись к тому, что она лишь разбередила и измучила и себя, и окружающих.

Объяснение Ангуса представлялось чертовски убедительным и бесхитростным. Целиком оплатить похороны, взять на себя все формальности — то был акт неподдельного милосердия, призванный смягчить горькую долю бабушки и облегчить ей бремя материальных расходов.

Алекс искренне хотела поверить в это. Ей, дочери Селины, такой оборот дела был только приятен. Но как следователь она осталась ни с чем, все ее усилия оказались тщетными, и оттого в ней зрело подозрение, что тут что-то нечисто.

— Вы готовы возвращаться в город или как? Рид стоял в дверях, прислонившись к косяку, и вызывающе перебрасывал зубочистку из одного угла рта в другой. Может быть, он и позавтракал, но по тону вопроса она поняла, что его скверное настроение не переменилось.

— Готова, если вы соблаговолите меня отвезти.