— Жарить будете? — Тата с любопытством вытягивает шею.

— Да, в сырной панировке и с чесноком.

— Ой, ну что же вы сок с солью не смешали? — Тата корчит страдальческую гримаску. — Это очень влияет на вкус. Если соль заранее растворить в лимонном соке, то креветки получаются нежнее. Ведь соль при посыпке не распределяется так равномерно, как растворенная в кислой жидкости.

— Я запомню. Спасибо! — сухо отвечаю я, беру кусок сыра и достаю из шкафчика набор терок.

Отделяю от связки самую крупную и любимую, потому что на ней быстрее всего натирать.

— Давайте я, — Тата вдруг выхватывает у меня из рук связку терок, быстренько цепляет крупную обратно и берет самую мелкую. Заметив мой пристальный взгляд, краснеет и оправдывается:

— Ну на мелкой же вкуснее и красивее. Сыр тогда смешается с панировкой и не будет уродливых пузырьков. И такой слой ровненький получится.

Заломив бровь и всем своим видом показывая, как меня раздражают ее комментарии, высыпаю крахмал в миску с креветками. И только собираюсь перемешать, как она тоненько шипит, словно воздушный шарик, из которого выпустили воздух:

— Ой! Шшшшш! Ну что же вы прямо в миску? Нужно же было в пакет. Потом завязать его и встряхнуть пару раз. Тогда крахмал обсыпет креветки тоненько и равномерно. А у вас сейчас будут куски, которые при жарке отвалятся от панировки.

Ну все! Терпение лопнуло!

— Слушай, — шиплю я, — если ты сейчас не угомонишься, я тебя встряхну пару раз. Тогда ты обсыпешься равномерным слоем вежливости и такта. Не забывай, что кухня — моя. И этих морских гадов готовлю тоже я. Так что выдохни и засунь свое кулинарное искусство себе в… поваренную книгу!

— Ладно, — обиженно надувается она. — Вы правы. Извините! Тогда я лучше пойду душ приму.

Она уходит. Слава тебе, господи! Аж выдыхаю облегченно. Мало того, что я должна терпеть ее рядом с Гордеем, так она еще мне в кастрюли сует свой нос! С садистским наслаждением прижимаю креветки, обваливая их панировке из яиц и сухарей. Вот так бы эту стерву малолетнюю обвалять в панировке из грязи и коричневой субстанции, и выкинуть на помойку!

— Ух, какой аромат! — потирая руки, Гордей выходит на кухню и садится за стол.

Извлекаю креветки из кипящего на сковороде масла, кладу на тарелку и ставлю перед ним. Гордей бросает креветку в рот, не дожидаясь, пока я дам ему вилку.

— Обожаю чесночно-лимонный, с нотками сыра, аромат! В этот раз особенно вкусно вышло. Спасибо, Настюша!

В его голосе слышится такая фальшь, что я отхожу к раковине и поворачиваюсь спиной к мужу, потому что мне стыдно за него. За эту дурацкую попытку что-то исправить, нахваливая мою стряпню. Если бы неделю назад он увидел, что я не промокнула креветки бумажным полотенцем, убирая излишки жира, который он терпеть не может, а сразу подала ему, то он бы уже капризно скривился и прочитал бы мне длинную лекцию о моей невнимательности и забывчивости во всем, что касается готовки. А сейчас он совершенно не брезгует маслом, стекающим с креветок, и даже ест их руками, позабыв о том, что он вообще-то эстет. И, в первую очередь, в еде. Раньше мне так нужно было его одобрение! А теперь все равно: вкусно ему или нет.

— Вилку сейчас дам, а то совсем забыла, — беру вилку из сушилки, поворачиваюсь и меня буквально примораживает к полу.

На пороге кухни стоит Тата в моем любимом халате в подсолнухах, который я сняла полчаса назад. Точно помню, что положила его на кровать в спальне. Значит, она пошла в спальню и своими погаными ручонками трогала мои вещи. Это еще хорошо, что деньги, которые мне вернул Макс, я сразу переложила в сумку. Задохнувшись от возмущения, сиплю:

— Это… что… у тебя? — и тыкаю пальцем в халат.

— Извините меня! — лепечет Тата. — Я вещи купила, а про такие вот мелочи совсем забыла. Мне только после душа накинуть. Я сейчас сниму! Правда! — она взмахивает рукой, халат распахивается, и я с ужасом замечаю под ним мой бэби-долл такой же расцветки, как и халат –

черный в крупных подсолнухах.

— Лучше сними сама, — рычу я. — Немедленно! А не то я тебе помогу! — делаю шаг к ней.

— Да, я уже! Сорри! — бормочет она и испуганно пятится,

потому что я медленно иду на нее, зажав в руке вилку.

— Эй, девочки, вы что? — Гордей вскакивает из-за стола и становится между нами. — Настюша, перестань! — он осторожно отнимает у меня вилку. — Тоже мне нашли из-за чего ссориться! Держите! — он вытаскивает из кармана брюк две кредитки.

Одну дает Тате, другую мне.

— Вот! Идите в интернет и закажите себе там по десять халатов.

— Мне не нужно десять. Мне нужен один. Мой! — от злости я едва могу говорить.

Мало того, что она хозяйничает в постели моего мужа, на моей кухне, так теперь и в белье полезла? Я скоро трусы надену, а оттуда выпрыгнет она! Как надоедливый котенок, которого приютили из жалости, а теперь горько пожалели об этом. И если котенка жалко выбрасывать, то ее — ни капельки.

— Так, брэк! — Гордей хватает Тату и решительно, но мягко подталкивает ее к выходу. — Тата, ты иди в комнату Белки, там есть планшет в письменном столе. Настя, ты остаешься в гостиной, за своим ноутбуком. У вас есть… — он смотрит на часы, — ровно час. Через час приду и проверю, кто что купил. Заставлю показать, учтите! — он грозит пальцем.

— Но… — пытаюсь возразить я.

— Время пошло! — перебивает меня Гордей. — Чего стоим? — он хватает Тату за руку и увлекает в гостиную. — Разошлись по камерам! А я к себе в кабинет работать. Час! Ровно шестьдесят минут. Это еще не хватало! Уже каких только войн в истории человечества не было, но халатных не припомню.

Хватаю тарелку Гордея и с остервенением швыряю в мусорное ведро. Туда же летит новая сковородка, наполненная креветками. Вот тебе любимое блюдо! Получай свой деликатес! Тяжело дыша, опираюсь двумя руками о стол. Пытаюсь успокоиться. Меня трясет, как в лихорадке. Может быть, действительно, поехать к Белке в Англию? Прижаться к ней, затискать, зацеловать мою доченьку? Но что я ей скажу? Она ведь сразу увидит, в каком я состоянии. Она у меня умница. Очень эмоциональная и тонко чувствующая. Нет, нельзя ее дергать. Пусть поедет в свой летний лагерь во Францию, отдохнет, расслабится. У детей должны быть детские проблемы. Не нужно отнимать у них самую счастливую пору в жизни и вешать свой груз. Ничего я уже не хочу. Ни открытого брака, ни закрытого. Вообще ничего!

— Мы не договорили, — раздается за спиной тихий голос.

Я аж подпрыгиваю от неожиданности и резко поворачиваюсь. Передо мной стоит Тата. Она уже успела переодеться. И вместо моего халата на ней легкое платье. Как она подкралась так незаметно? У меня очень острый слух, но занятая своими мыслями, я вообще не услышала ее шагов. Она оглядывается, вытягивает шею, проверяя: не услышал ли что-то Гордей. Подходит ко мне вплотную и шепчет: