Вот тут и начиналось самое интересное. 29 апреля 1945 года Борис Александрович прибывает в Загреб. Делает смотр русским частям, после этого проводит ревизию кассы. Надо сказать, что бюджет Корпуса был совсем не детский. Воины неплохо питались и получали солидное денежное вознаграждение. Кроме внушительной суммы в рейхсмарках, в ведомости перечислены швейцарские франки и, в графе «пожертвования», огромное количество золотых царских червонцев, собранных русскими эмигрантами. В тот же вечер в отеле «Esplanada» у него происходит встреча с эмиссарами четников. Протокол встречи не сохранился, а может и не велся. А на следующий день Штейфон, что называется «почил в бозе». Причинами смерти в разных источниках указаны: болезнь печени, сердечный приступ, самоубийство и даже неизвестная инъекция.

Полковник Рогожин, принявший командование Корпусом, проверил, как полагается, и кассу. Рейхсмарки в новой ведомости на месте, а вот ни франков, ни червонцев в этом документе уже нет. Вместо них – две расписки с подписями Михайловича и Раковича (командующего вторым Равногорским корпусом четников), датированные 29 апреля 1945– го. Кроме того – лист бумаги с написанным от руки странным набором букв и цифр: «I&E4EIV9P-GATEE1C – N6TCE3». Внизу листа – подпись Штейфона и печать Корпуса. Пьер, сам не понимая зачем, тщательно скопировал это документ.

События весной 45– го развивались стремительно. Уже 12 мая, после спешного отступления, Корпус сдался англичанам на территории Австрии. СМЕРШ точил на него зубы, но британцы, до этого выдавшие Советам казаков Казачьего Стана, этих интернированных решили оставить себе. До 1951 года Рогожин сидит в лагере, потом эмигрирует в США.

Вождь четников, Драго Михайлович, со своими соратниками продолжал борьбу до марта 1946– го. Был пойман коммунистами Тито и расстрелян.

На то, чтобы раскопать все это, у Мели ушел почти год работы. Надо было свести воедино сведения, добытые в трех загребских архивах. Попутно удалось протолкнуть несколько публикаций в университетском сборнике. Большого интереса эти статьи не вызвали – всех теперь больше занимал вопрос, будет ли Хорватия независимой и на каких условиях. Зато когда одну из них перепечатал (на кириллице) белградский «Мешовита Грађа Miscеllanea», резонанс был куда больше. У Мели завязалась переписка с сербскими историками и она даже получила приглашение поработать в белградских архивах. Грех было не воспользоваться этой возможностью, тем более, что помимо основной темы диссертации, появилась возможность открыть неизвестные страницы четнического движения.

Во времена Тито четников, или Југословенска војска у отаџбини (Югославские войска на родине) величали не иначе, как «союзниками гитлеровцев» или «эсэсовцами» и ставили их в один ряд с хорватскими усташами. После открытия архивов стали выясняться интересные подробности. Оказывается, четники в 1942 году контролировали большие районы, очистив их от немцев. Югославское правительство в изгнании признало Михайловича командующим югославской армией, а в декабре присвоило ему чин бригадного генерала, в январе 1942 дивизионного генерала, в июле 1942– армейского генерала. Немецкое командование предпринимало много крупных операций для уничтожения движения и его руководства. Но эти операции потерпели неудачу. В июле 1943 года оккупанты назначили за голову Михайловича 100 тыс. золотых марок. Мало того – в феврале 1943 лидер французского движения Сопротивления генерал Шарль Де Голль наградил Михайловича Военным крестом. При штабе четников всю войну находились офицеры американской миссии. Когда пленившие Драго коммунисты приговаривали его к смерти, их показания просто не стали принимать во внимание. Уже после расстрела, в марте 1948 года, президент США Гарри Трумэн наградил Драголюба Михайловича американской медалью «Легион почёта» (посмертно).

Теперь новое сербское руководство всячески поощряло публикации, реабилитирующие движение, и у Мели вышло несколько статей в белградских журналах. За них даже платили какие-то гонорары, но их хватало только на покрытие расходов на поездки в Белград. Принимали ее там радушно. Приглашали на исторические семинары, было короткое интервью на телевидении и даже встреча с основателем Сербской демократической партии Радованом Караджичем, чей отец, Вук Караджич, был соратником Михайловича и после войны много лет провел в тюрьме.

Пьер был рад за жену – у нее горели глаза от азарта и по вечерам она с удовольствием рассказывала об интересных фактах, которые удавалось нарыть в архивах.

Неприятности начались в конце мая. Придя домой, Мели долго сидела в прихожей, глядя в одну точку. Поняв, что что-то произошло, Пьер подошел, сел рядом на корточки и, взяв за руку, спросил:

– Что стряслось?

– Меня сегодня вызывали в ректорат…

– Учебную нагрузку увеличили?

– Если бы… Сказали, чтобы я занималась своей диссертацией. Им не нравятся мои публикации в сербской прессе. В противном случае тему могут закрыть.

– Серьезное предупреждение… – нахмурился Пьер. – Может и правда – подождать с публикациями до защиты?

– У меня в Белграде две статьи должны выйти в этом месяце.

– Ну-у… публикуйся под псевдонимом.

Мели махнула рукой:

– Да все они знают. Требуют, чтобы отозвала рукописи из журналов. И вот еще, – она вытащила из кармана небрежно оторванный листок. – Мне уже не в первый раз подкладывают это под дворник.

Пьер развернул смятую бумагу и оторопел, глядя на синюю надпись фломастером: «Srbi – na vrbi!»

* * *

Неожиданно позвонил Мирзоев. Сказал, что нужно срочно увидеться.

– Что за срочность такая? – подумал Пьер. – Давно его слышно не было.

Толик Мирзоев два года назад сменил Белогорского (тот ушел на повышение). Особо не надоедал и неприятных предложений не делал. Раз в полгода назначал встречу и подробно расспрашивал о настроениях среди студентов и преподавателей. Правда, помог без волокиты обменять загранпаспорт с истекшим сроком.

– Слушай, мне ориентировка из Москвы пришла, – признался Толик после дежурных расспросов. – Жена твоя, оказывается, в архивах копается, статьи интересные пишет…

– Она к защите готовится. Публикации нужны.

– Очень ее публикации наших товарищей заинтересовали. Просят помочь.

– Хорошо, я попрошу у нее несколько экземпляров. В крайнем случае, сделаю копии на работе.

– Нет, статьи ее мы читали. Нас первоисточники интересуют.

– Ты как себе это представляешь? Весь архив сюда притащить? Выносить ничего не дают.

Мирзоев поморщился:

– Все и не надо. Интересуют только взаимоотношения Штейфона с четниками. Переписка, даты встреч, протоколы… После войны здесь наши военные следователи начинали работать, но Тито им быстро кислород перекрыл.

– Ладно, я попрошу Мели подобрать что-нибудь по этой теме, только, боюсь, с четниками теперь будет сложно.

– Это почму?

Пьер подробно рассказал Толику о реакции университетского руководства на белградские изыскания Мели.