Драться с ним тут? Да смешно же. Тренер, конечно, говорил про преимущество небольших помещений для небольшой меня, но Шатер тоже не дурак. Не даст мне использовать мои навыки!

Разговаривать надо. А как с ним, простите, разговаривать, когда он так смотрит?

Я от его взгляда и в общественных-то местах млею, а уж сейчас, наедине…

Главное, не подпускать близко. Да. А то проходили мы уже это все.

Тело, собака такая, нетраханная дохренища месяцев, предаст в лучших традициях бульварных романов!

Пискнуть не успею, как буду у него на члене пищать!

Нет уж!

Нафига нам трудности со стороны, мы и сами их умеем создавать!

Отступаю подальше, вздергиваю подбородок, добавляю в глаза дерзости.

— Не неси бред, Шатров. Выметайся и дай мне помыться. Или просто выпусти, дома приму душ.

— Не бред, Маша, — он делает паузу, а я чувствую надвигающийся пиздец, — Маша Воротова.

Вот он. Пиздец. Надвинулся.

И вроде как готова была к чему-то такому, а все равно сердце в пятках, в глазах муть, и голова в тумане.

То есть, выяснял. То есть, спрашивал. Наверно у дяди, да? Или кто там у него из родственничков в полиции?

Сука…

Он меня убил просто.

И меня, и Зуба.

Надо валить отсюда, надо к Зубу!

Черт, он там с Катькой, наверно, первые сливки снимает… Похер!

Сливочник!

Не вовремя все!

Делаю, без предупреждающих растанцовок, резкий рывок в одну сторону, заставляя Хищника дернуться, куда мне надо, а сама — легкой белочкой саблезубой — в другую.

И наглеца по ходу дела пяткой в живот. В солнышко. Пусть полежит, о жизни подумает…

Но моя пятка неожиданно оказывается в лапе Хищника, вздергивается вверх, а затем я оказываюсь прижатой к стене душевой массивным телом, без возможности дернуться лишний раз.

Причем, берет он меня не на болевой, а на удушающий, ногу мою, на его живот покусившуюся, перехватывает в колене, сгибает, раскрывая меня для себя, словно в сексе.

И толкается массивной выпуклостью… Прямо в промежность.

Я, глядя свирепо ему в глаза, бью по шее, верней, пытаюсь сделать подлый прием, которому не учат нормальные тренеры. Но Хоровода нормальным даже в самые лайтовые времена никто не звал…

Хищник щерится и легко отбивает мои попытки. Он выше, сильно выше и массивней меня, просто опутывает своим телом, с длиннющими конечностями, как орангутанг дерево. Вообще не шевельнуться. Предплечьем жмет на горло. Не удушая. Просто держит. Жестко и предупреждающе.

Я не дура. Я понимаю, что еще чуть-чуть — и он не будет удерживать. Просто придушит и вытащит отсюда силой.

А, раз уж знает фамилию, то может вполне потащить к своим родственничкам. Полицаям. То-то они рады будут! Премию получат! Дырки лишние для наград провернут!

Использовали Вадика в темную, как лоха, а он и рад!

Меня подставил, Зуба подставил… И не понимает! Ничего не понимает!

— Сдал меня? — хриплю с ненавистью прямо в склоненные ко мне губы, — своим ментам? Да? Грош цена твоим обещаниям…

— Нет, — шепчет он, — не сдал, успокойся. Они ничего не знают.

— Тогда откуда…

— Не скажу. Но оттуда точно ничего не утечет. Там ментов не любят.

Охерительные у него связи! Разносторонние такие!

И почему я ему не верю?

— Не верю тебе…

— Зря, Маша, — он смотрит серьезно, жестко, рука на моем горле не дрожит. А член, упирающийся в промежность, словно все крупнее становится… Да черт! Ну что за бред такой? — Я же сказал, никто не узнает.

— Уже все знают… Трепло поганое…

— Нет. Знаю только я. Кто ты такая. А остальные… Они просто знают, что ты была. Но это же и так известно? Да? И про тебя. И про брата твоего. И про тренера. Ты из-за этого прячешься?

Так.

То есть, старую историю он знает. Имя мое знает. А вот то, из-за чего я тут второй год уже кантуюсь, нет?

Интересно…

— Не важно.

Он злится, потому что я опять ничего не говорю.

Дурак. Целее будет же!

— Важно! Я должен понимать, как тебя защищать!

— Ты ебанулся? Ты меня защищать собрался? Да ты кто, вообще, такой? Пошел нахрен!

Вроде, я все правильно говорю и посылаю логично… А каждое слово бьет, словно кувалдой в грудь долбит.

Он меня защищать собрался… Мальчишка. Мне должно быть смешно.

А не смешно. Слезы на глазах.

Потому что никто меня не рвался никогда защищать. Кроме Лехи, естественно.

Но Леха в земле.

А я здесь. Одна совсем.

Зуб — не в счет. Была бы его воля, сам бы меня прикопал уже где-нибудь.

Потому простые слова Хищника о том, что он хочет меня защищать, льются даже не на сердце расплавленным железом. Нет, куда-то глубже, откуда их уже не добыть.

Это одновременно невероятно трогательно, сладко и больно. Потому что знаю я, чем такая защита кончится.

Игорь не особо хотел защищать, больше врал и пиздел. А все равно пострадал.

А это чистый честный парень… Зачем ему такая, как я? Зачем?

Он молчит, вообще никак не реагирует на мои слова. Просто держит у стены, не отпускает.

И на меня очередное гребанное дежавю наваливается. Ощущение безопасности в его лапах.

Это словно в клетку к тигру зашла и спряталась за его массивной тушей. И знаешь, что теперь для того, чтоб достать тебя, врагам придется обойти его. А это непросто. Очень непросто.

— Зачем я тебе? — спрашиваю тихо и бессильно. Держусь руками за его предплечье, прижимающее меня к стене.

Он молчит, смотрит, думает над моим вопросом. Дурачок… Неужели никогда не задавал его себе?

— Не знаю, — наконец, признается он, и кажется, делает это искренне, — не понимаю. Но надо. Очень.

— Не надо… — пытаюсь убедить его, пока не поздно. Но получается, судя по всему, совершенно неубедительно, потому что его взгляд вдруг опять наливается жесткостью, Хищник неожиданно убирает предплечье от моего горла, перехватывает под задницу обеими руками, подбрасывает выше.

Так, чтоб наши губы были на одном уровне.

И говорит решительно:

— Надо.

Целую я его уже сама.

Душевые = секс

Это неправильно. Неправильно. Неправильно, Маша!

Но почему все, что неправильно, так хорошо?