предполагает, что эти люди не отличались высокими нравственными качествами, поэтому один из фракийских городов Филиппа был известен как «Дегенератвиль»: там царь собрал «обвиненных в вырождении… подхалимов, лжесвидетелей, профессиональных жалобщиков и других выродков в количестве двух тысяч человек»[464]. Фракийские поселения Филиппа, по-видимому, имели в древности репутацию «Города грехов». Несмотря на возможности, которые переселение открывало для новых жителей, необходимость покинуть родину, очевидно, вызывала некоторое недовольство. Юстин описывает чувства тех, кто был вынужден оставить свои дома во время переселений, предпринятых Филиппом в 340-х годах: «Переселенцы с тоской смотрели то на могилы предков, то на древних божеств своего рода, то на дома, в которых они родились и произвели на свет детей, и оплакивали то свою судьбу, из-за которой дожили до этого дня, то судьбу своих детей, не родившихся позже»[465].

Новые семьи и военные гарнизоны были вынуждены максимально использовать свое новое положение. Некоторые поселения получили названия в честь покинутых городов: Эматия или Берое. Люди принесли с собой богов, обычаи и вкус к эллинской культуре, домашние традиции и, таким образом, стали проводниками эллинизма в новых и чужих им землях, и этот процесс продолжался при Александре по мере продвижения на восток. Поселения составляли главный аспект раннего империализма Македонии, но они были лишь частью великого замысла Филиппа. Чтобы укрепить свою власть в регионе, он построил форты и сторожевые посты для защиты главных горных перевалов и драгоценной прибрежной дороги, обеспечив инвестиции в развитие некоторых греческих городов. Например, Абдера была основана на новом месте во время его правления, что обеспечило ей процветание[466]. Целая сеть городов, оборонительных сооружений, контрольных пунктов и система союзов помогали консолидировать с трудом завоеванные Филиппом земли. Позже на население была наложена десятина, важный источник нового дохода для царской казны[467]. При Александре появилась должность наместника Фракии – назначенец управлял регионом, взимал налоги и набирал войска, – но этот пост, скорее всего, восходил к временам Филиппа[468]. Фракийцы были включены в растущую македонскую армию, в составе кавалерии и легкой пехоты. Из археологических источников становится ясно, что вторжение Александра в Азию произошло, когда уже окончательно сформировалась опробованная на практике македонская модель экспансии.

ФИЛОКРАТОВ МИР

Быстрые действия Александра во Фракии успешно укрепили тыл Македонии, пока Филипп продолжал кампанию вокруг Пропонтиды (Мраморного моря). Он перебрался в этот район ранее, в 340 году до н. э. Афинские клерухи, или поселенцы в Херсонесе, беспокоили его союзника Кардию и совершали набеги на территорию, контролируемую Македонией, что усиливало враждебность между царем и Афинами. Этот антагонизм вынудил Филиппа пройти со своим еще молодым флотом, вероятно перевозившим осадные орудия, вдоль херсонесского побережья[469]. С обеих сторон сквозило недоверие. Филократов мир висел на волоске.

Насколько нам известно, вскоре после этого Филипп направил афинянам открытое письмо, в котором сообщал о своем недовольстве положением дел[470]. В послании он жаловался на недавнее поведение афинян и заявлял: «Вы не должны удивляться длине письма, ибо у меня много обвинений, которые я нахожу важными, и есть необходимость изложить их все ясно и откровенно»[471]. Среди «обвинений» в нарушении условий договора о мире значились также похищение Никия, македонского посланника, не утихающий спор о владении эгейским островом Галоннес и недавние события в Херсонесе, где Амфилох, один из послов Филиппа, был заключен в тюрьму и подвергнут пыткам. Ходили слухи об афинском посольстве в Персию, целью которого было спровоцировать ее на войну с Македонией. Но «венцом абсурда», по выражению Филиппа, стал отказ афинян начать новые переговоры о перспективах внесения поправок в мирный договор. Письмо Филиппа деловитое, дипломатичное, но за тщательно подобранными фразами чувствуется тень огромной силы. Послание заканчивается зловещим абзацем: «Таковы мои жалобы. Поскольку вы были агрессорами и, благодаря моей выдержке, продолжаете совершать нападки на мои интересы и причиняете мне весь вред, который в ваших силах, я буду защищаться, справедливость на моей стороне, и, призывая богов в свидетели, я доведу мой спор с вами до конца»[472].

Мирное соглашение 346 года до н. э. начало разваливаться вскоре после окончания Третьей Священной войны. Несколько лет спустя Филипп отправил в Афины посольство во главе со своим другом Пифоном из Византия, чтобы предложить изменения к договору с возможностью его распространения на другие греческие города-государства и построение Общего мира. Эсхин поддержал эту идею, но Демосфен и его сторонники опасались доверять словам царя, и посольство получило отказ[473].

Вскоре Филократа обвинили в получении взяток от Филиппа во время предыдущих посольств в Пеллу. Он сбежал до того, как дело было передано в суд, что многие восприняли как доказательство вины. Аналогичное обвинение в измене было выдвинуто против Эсхина, кампанию против которого возглавил Демосфен, но Эсхину удалось оправдаться, пусть и с малым перевесом в 30 голосов. Это была пиррова победа, резко ослабившая его политическое влияние, хотя он оставался сторонником мира до конца своей карьеры[474].

Таким образом, в конце 340-х годов до н. э. в Афинах возобладали антимакедонские настроения, что сделало Демосфена, теперь уже ведущего оратора города, повелителем общественного мнения[475]. Он дистанцировался от мирного договора вскоре после его заключения и рассматривал это соглашение как временный перерыв перед возобновлением военных действий[476]. И снова Пникс содрогнулся от пламенных тирад Демосфена против Филиппа, оратор обвинял своих сограждан в том, что они подобны людям, которые выпили слишком много сока мандрагоры, оцепенели и не желают действовать[477]. Филипп, утверждал он, уже находится в состоянии войны с Афинами. Демосфен привлек внимание народного собрания Афин к растущему числу случаев, по его мнению, демонстрирующих имперские амбиции Филиппа. Он упоминал вмешательство македонского царя в дела многих греческих городов-государств, включая Мегару, Мессению, Элиду и Эвбею. Македонское влияние, утверждал Демосфен, распространяется, как заразная болезнь, захватывая даже тех, кто считал, что находится на безопасном расстоянии[478]. Но самым тревожным было развитие событий в районе Херсонеса и его окрестностей на побережье Черного моря.

Демосфен уже понял, что Филипп слишком силен, чтобы сражаться против него в одиночку. В 341 году до н. э. в речи, известной как Третья филиппика, он призвал афинян во имя победы сплотить другие греческие города и возглавить их союз. Филипп, по его словам, был «не только негреком и не родственником греков, но даже не варваром из страны, имя которой можно было бы назвать с честью, а всего лишь злобным негодяем из Македонии»[479]. Всех, кто выступает за такого царя, Демосфен обвинил в коррупции, заявив, что «лучше тысячу раз умереть, чем пресмыкаться перед Филиппом»[480]. Он носился по Греции и путешествовал по Эгейскому морю, пытаясь заручиться поддержкой. В одну из поездок он посетил Византий, будущий Константинополь (современный Стамбул)[481]. Отношения афинян с жителями Византия испортились после Союзнической войны 350-х годов, когда они последовательно восставали против Второго Афинского союза. С тех пор Византий вместе с другими городами региона перешел на сторону Филиппа. Но Демосфен сумел сыграть на опасениях по поводу растущей власти македонского царя. Впоследствии жители Византия разорвали союз с Македонией, и Афинское народное собрание послало 40 кораблей под командованием Хареса, чтобы помочь сопротивлению в районе Херсонеса и Пропонтиды[482].

Перинф, один из ближайших союзников Византия, был первым городом, который осадил Филипп в начале лета 340 года до н. э.[483] Поселение занимало узкую скалистую горловину, окруженную морем и связанную с материком перешейком шириной всего 200 метров. Сегодня античный Перинф идентифицирован как Гераклея Мраморноморская в европейской части Турции. Среди современных построек сохранились лишь несколько сегментов двух стен, некогда окружавших город: одна защищала цитадель и акрополь, другая – нижний город. У Перинфа были две природные гавани, так что жители могли получать запасы с моря[484]. Уверенность горожан в надежности обороны означала, что даже золото Филиппа не могло перебраться через их стены. Тем не менее они, должно быть, со страхом следили за приближением македонской армии: 30 тысяч человек с множеством осадных машин заполнили подступы к городу с суши, причем эти войска только что одержали победу над фракийцами. В Перинфе наверняка знали о судьбе тех, кто сопротивлялся