Филиппу, особенно об участи жителей Олинфа. Диодор, судя по всему, опирался на историю IV века до н. э., написанную Эфором, в своем детальном описании хода событий, которые стали переломным моментом в истории античных войн[485]. Историк Гай Гриффит называет это первой великой осадой македонской эпохи[486].

По прибытии инженерный корпус Филиппа начал собирать огромное количество осадной техники. Тараны, размещенные в деревянных корпусах, были должным образом смонтированы и, подобно гигантским черепахам, двинулись к городским воротам. Наготове были штурмовые лестницы, а осадные башни, высота которых, по преданию, составляла 80 локтей (около 37 метров), отбрасывали тень на городские стены. Они возвышались над укреплениями Перинфа, позволяя опытным лучникам, пращникам и стрелкам из тяжелых орудий воображать себя Аполлонами, мечущими во врага пламенные стрелы с небес. Не менее усердно трудились под землей инженеры Филиппа. Перед саперами стояла непростая задача – подорвать стены и башни. Если копать слишком мелко, туннель мог бы обрушиться на землекопов; слишком глубоко – им не удалось бы обрушить конструкции наверху.

Усилия македонян вскоре начали приносить плоды, и часть Истмийской стены была снесена. Однако нападающим помешали перинфяне, которым удалось возвести вторую, вспомогательную стену. Защитников города поддерживали жители Византия, которые по морю доставляли в осажденный город припасы. Флот Филиппа был слишком мал, чтобы помешать этому. Не разочарованные первым провалом, македоняне готовились к новому прорыву на суше. Воины были разделены на отряды и атаковали город поочередно, день за днем, ночь за ночью[487]. У защитников такой передышки не было, ресурсы их врага казались безграничными. Новости о кампании Филиппа вскоре распространились по Пропонтиде и Азии. Великого царя Артаксеркса III (Оха) также все больше беспокоили известия о растущей власти македонского царя, и он написал прибрежным сатрапам, чтобы они прислали подкрепление осажденным[488]. В упорстве перинфяне и их союзники не уступали македонянам, и мрачная изматывающая схватка продолжалась. Филипп поддерживал боевой дух своих людей, суля богатые награды: «Надежда на прибыль укрепляла их дух перед лицом опасности»[489]. Когда в стенах удавалось пробить брешь, катапульты, выпускавшие титанического размера стрелы, помогали расчищать проходы сквозь укрепления. Отряд сомкнувших ряды воинов, скорее всего пеших Спутников – элитного пехотного корпуса Филиппа, – прорвался в город. Завязалась жестокая рукопашная схватка. Вскоре тела павших грудами лежали на улицах. С колоссальным трудом и тяжелыми боями македонянам все же удалось преодолеть вторую Истмийскую стену, но теперь на помощь защитникам города пришла его планировка. Дома стояли тесно друг к другу, ярус за ярусом поднимаясь к акрополю, словно гигантский амфитеатр. Всякий раз, когда македоняне пробивали оборону, жители Перинфа блокировали переулки и использовали самый нижний ряд домов в качестве следующей импровизированной городской стены. Осада затягивалась, и конца ей не было видно.

К осени 340 года до н. э., примерно в то же время, когда Александр впервые стал наместником отца, Филипп принял решение распространить военные операции вдоль побережья. Он разделил армию, послав отряд на восток для нападения на Селимбрию (современный Силиври, Турция), а сам отправился с другим значительным войском на Византий[490]. Именно на фоне всех этих событий наконец началась война между Македонией и Афинами. Точная хронология событий остается неясной – сведения противоречивы, – но именно дерзкая македонская миссия стала либо первым актом, либо причиной войны.

К этому времени нагруженные зерном суда с Черного моря собрались у северного устья Босфора, у мыса, известного как То Иерон, буквально «священное место»: там находился крупный религиозный комплекс, который когда-то занимал мыс Кавак на азиатском побережье Босфора[491]. Это было неприкосновенное место; одно из преданий приписывало основание святилища Ясону и аргонавтам, и поколения моряков собирались там, чтобы молиться Зевсу о попутных ветрах, надеясь на успешный проход по коварному фарватеру Босфора[492]. Афинский полководец Харес отвечал за защиту флотилии, но вскоре его отозвали на встречу с персидскими сатрапами. Вероятно, он полагал, что священный статус мыса и прикрывающие его боевые корабли сохранят всех в безопасности до его возвращения. Это легкомыслие обошлось слишком дорого. Филипп сразу же взял в руки инициативу. Он послал свой флот через проливы, чтобы захватить грузовые суда, но с первой попытки сделать это не удалось. Тогда он высадил специальный десант на азиатском берегу. Под покровом тьмы он предпринял молниеносную очную атаку и сумел захватить всю флотилию, насчитывавшую, согласно некоторым источникам, 230 кораблей. Он пощадил 50 человек, не имевших прямого отношения к афинянам, а остальных ограбил. При этом набег принес ему грузы на сумму 700 талантов и пленных – не исключено, что даже аргонавты гордились бы подобной вылазкой[493]. Позднее он оправдывал свои действия тем, что нуждался в кораблях и припасах для тех, кого осаждал в Селимбрии[494]. Получив катастрофические новости, афиняне разбили стелу, на который были записаны условия Филократова мира. Афины и Македония снова находились в состоянии войны.

Тем временем Филипп приступил к осаде Византия. Его жители были известны как бонвиваны, любители удовольствий, прославившиеся празднествами и пристрастием к выпивке. Современник Александра высмеивал город, называя его подмышкой Греции[495]. Один из самых выдающихся граждан, Леон, был известен огромным брюхом; согласно одному позднему источнику, Филипп пытался купить это брюхо, но не смог позволить себе запрошенную цену[496]. Жители Византия переживали осады, стены города были высокими и крепкими[497]. Люди покинули близлежащую территорию и, подобно перинфянам, полагались на свои укрепления. Филипп сначала возвел частокол поперек мыса, а затем перекинул мост через Золотой Рог, обеспечив безопасность важного наземного пути к Черному морю. Захваченные корабли с зерном были разобраны, древесина использовалась для постройки осадных машин, а храм Аида (Плутона) демонтировали, чтобы обеспечить дополнительный строительный материал[498]. Мы мало знаем о ходе осады Византия, однако это был период больших инноваций македонского инженерного корпуса. Главный конструктор, фессалиец Полиид, изобрел осадную башню нового типа, ее назвали гелеполис. Исследователи полагают, что именно тогда на поле боя появилась торсионная катапульта, которая, вероятно, некоторое время находилась в стадии разработки. С помощью туго закрученных сухожилий македонские воины могли запускать стрелы и камни с большей силой, чем на прежних механических устройствах[499]. Позднее говорили, что Филипп почитал эти орудия войны величайшими сокровищами[500].

Жители Византия так верили в неприступность своих стен и морскую мощь, что поначалу даже отказались от помощи афинян. Их воодушевила победа над македонским флотом, в результате которой они вынудили противника отступить в Черное море[501]. Афиняне по-прежнему рвались поддержать осажденных и направили на север 40 кораблей под командованием военачальника Фокиона Доброго. Он был надежнее Хареса, и на этот раз в Византии помощь из Афин приняли. Совместными усилиями они сумели досадить Филиппу[502]. Даже местные собаки были настроены против агрессоров и во время одной ночной атаки подняли тревогу[503]. Осада безуспешно продолжалась всю зиму и следующую весну. Македонские силы были теперь рассредоточены на севере Пропонтиды и Босфоре, столь масштабная кампания явно свидетельствовала о военной мощи и амбициях. Но победы не предвиделось, а персидские наемники, посланные на помощь Перинфу, в конце концов вынудили Филиппа снять осаду с этого города, а вскоре и с Византия[504]. Возможно, македоняне заключили с защитниками городов некие соглашения, и это помогло выйти из тупика[505]. Примерно тогда же к Филиппу присоединился Александр. Юстин утверждает, что его вызвали «для первоначального обучения у отца в полевых условиях»[506]. Трудно установить, в какой момент Александр прибыл на место. Юстин упоминает об этом в контексте более общего рассказа о последних деяниях Филиппа в Пропонтиде. Заманчиво было бы предположить, что Александр стал свидетелем какой-то части осадных операций. Такой опыт обеспечил бы его знаниями и идеями для будущей роли полководца. Позже он унаследует созданный при Филиппе инженерный корпус и его технические достижения. Ученики Полиида, Диад и Хариас, вероятно, сопровождали его в походе в Азию. Сочетая новые достижения в области осадной техники с личной «пламенной и предприимчивой решимостью», как выразился один ученый,