Зал собраний в Йорке представлял собой подобие галереи огромного дворца, по которой неспешно прохаживались гости, кто поодиночке, а кто парами или целыми группами. К более изысканным развлечениям относились чайный салон или салон для игры в карты; однако самым впечатляющим помещением был бальный зал с тремя рядами сидений, с которых зрители могли любоваться танцами, нарядами и драгоценностями.

Балы и танцевальные вечера проводились, как правило, еженедельно; годовой абонемент или билет открывал двери в блистающий мир восковых свечей, роскошных люстр, причудливых канделябров и сверкавших огнями подсвечников. Под звуки живой музыки в исполнении нескольких десятков музыкантов пары танцевали менуэт, а затем более энергичные деревенские танцы. Друг за другом всегда пристально наблюдали; незнакомцев придирчиво разглядывали и критиковали; неожиданные встречи и предпочтения в выборе партнеров моментально становились темой для пересудов. Как бы то ни было, провинция оставалась провинцией.

Все это было крайне неестественно и утомительно, особенно для мужского пола, однако выпивка несомненно помогала преодолеть усталость. В глазах беспристрастного наблюдателя балы напоминали своего рода брачные танцы, во время которых представители обоих полов искали и, если везло, находили перспективного партнера для жизни. На балах присутствовал элемент притворства, где под личиной строгих порядков и благопристойности скрывались куда более традиционные занятия; впрочем, этим грешили не только балы, но и многие другие общественные начинания XVIII века.

Другим важным новшеством эпохи были так называемые увеселительные сады – прямые потомки кафе на открытом воздухе XVII века, которые, как правило, располагались рядом с гостиницей в сельской местности. Что касается увеселительных садов, они организовывались с куда большим размахом и могли похвастаться музыкальными представлениями, балами и прогулками по окаймленным деревьями аллеям; нередко там разыгрывались пьесы. Идиллическую картину дополняли статуи, декоративные украшения, художественные полотна, фрески и архитектурные затеи.

Самыми известными увеселительными садами были Воксхолл-Гарденз к югу от Темзы и Рейнлаг-Гарденз в Челси, которые вскоре после открытия уже привлекали тысячи посетителей, щедро угощали их чаем, ликером и бутербродами с ветчиной, нарезанной так тонко, что этот факт стал предметом многочисленных шуток. Знающие люди утверждали, что опытный официант мог покрыть 11 акров Воксхолла ломтиками всего лишь от одного куска ветчины.

Ночью сады освещались тысячами огней, создавая иллюзию арабской ночи и сказок Шахерезады, однако вскоре увеселительные сады стали площадкой для куда менее пристойного общения, чему только помогала темнота. Пожалуй, превращение возвышенных, культурных устремлений в увеселения для непритязательной публики было неизбежным. Говорили, что проституток в садах имелось больше, чем официантов. Подобные детали бесспорно помогают составить представление об Англии XVIII века.

Еще одним развлечением той эпохи было спа – яркий пример здорового и полезного времяпрепровождения. По популярности спа-процедуры не уступали даже занятиям физической культурой или выходам в свет, чрезвычайно популярным в приморских городах. Считалось полезным и даже необходимым на время вырываться из «разросшегося и уродливого» Лондона с его вечным сонмом болезней и испорченности. Спа-процедуры берут начало в целебных и святых источниках, появившихся спустя сотни или даже тысячи лет проведения религиозных обрядов. Однако теперь религию позабыли. Римская богиня Минерва, она же кельтская богиня Сулис[80], покровительница минеральных вод Бата, безмолвствовала. Деву Марию, заступницу многих учреждений Средневековья, не было слышно. Святого Чеда[81], покровителя целебных источников, словно вычеркнули из памяти. Вместо них мы встречаем человека по имени Бо Нэш – распорядителя церемоний в Бате. У него в руках – тонкая трость, а на голове – белая касторовая шляпа. Он ввел режим, который можно описать так – сладостный целительный плен со всеми прелестями увеселительных программ: постановками, концертами, играми, скачками, картами, книжными магазинами и прочими составляющими георгианской культуры.

За звание самого популярного курорта боролись сразу несколько городов, однако пальма первенства неизменно принадлежала Бату. Сюда стекались стареющие или хворающие политики, уставшие от вечного давления Вестминстера, в поисках лекарства, которое впоследствии оказывалось слабым или вовсе неэффективным. Любого выдающегося гостя здесь встречали колокольным звоном, раздающимся из Батского аббатства, и сладостной серенадой у входа в их жилище. В этом мире не существовало анонимности; суть курорта состояла в том, чтобы быть узнанным и признанным в обществе. Одно из многих правил, действовавших в Бате, запрещало использование ширм, «дабы не изолировать людей, что противоречит основному принципу подобных заведений». Высшей ценностью было само общество и непрерывное общение.

Первую строчку в распорядке дня занимали водные процедуры; затем мужчины отправлялись в кофейни, а женщины в лавки с лакомствами; время до полудня отводилось под концерты, лекции или более возвышенный досуг. Два или три часа до ужина посвящалось пикникам, променадам и карточным играм, после чего все в обязательном порядке следовали в питьевую галерею. Большие пространства отводились для общественных мероприятий, лишний раз подчеркивая благотворность и пользу социализации.

Жизнь приморских городов была, пожалуй, менее размеренной, учитывая непостоянство ветра и волн, мешавших местным благородным собраниям. В то время в обществе еще отсутствовало устоявшееся представление о природе, было разве что расплывчатое понимание ее живописности и ресурсов, которые в правильных руках можно «облагородить». Но если окультурить сады и укротить местные водоемы казалось возможным, то море не мог подчинить себе никто, кроме бывалых моряков, о которых, несмотря на недавние триумфы, все еще шла дурная слава. Впрочем, для обладателей железного здоровья имелись пособия, например «Трактат о пользе купаний в море» (Dissertation upon the Use of Sea-Bathing) Ричарда Рассела, изданный в 1749 году, однако тогда для этого занятия едва ли находились желающие. Куда приятнее и безопаснее было прогуливаться вдоль побережья.

Цивилизованность подразумевала культуру общения; на спа-курортах и в приморских городах был свой заведенный порядок и нормы общения, которые регламентировали жестикуляцию при встрече и приветствии, все стадии беседы, правила официального представления, манеру входа в помещение или открывание двери перед дамой. Общительный человек был образцом для подражания. Именно он – ученый, воспитанный и культурный – олицетворял дух времени. Бурный поток общественной жизни, в том виде, в котором ее описывали, смягчал и корректировал поведение и характер человека. Энтони Эшли-Купер, 3-й граф Шефтсбери, в книге «Характеристики людей, нравов, мнений, времен» (Characteristics of Men, Manners, Opinions, Times; 1737) писал: «Мы шлифуем друг друга, скругляя углы и смягчая грубые стороны нашей натуры во время дружеского общения». Таким образом, и мужчину, и женщину можно было назвать благовоспитанными и любезными, если они следовали духу и веяниям времени. Делалось это не ради того, чтобы казаться веселыми и энергичными. Нельзя не вспомнить замечание Тацита о поведении коренных англичан, оказавшихся во власти римлян: «То, что было ступенью к дальнейшему порабощению, именовалось ими, неискушенными и простодушными, образованностью и просвещенностью»[82]. Люди XVIII века, поглощенные земными интересами, были рабами ложных богов честолюбивого среднего класса в лице мелкого джентри, представителей свободных профессий и зажиточных купцов, которые слепо подражали театральным позам элиты.