Лошади мгновенно объедают солому с крыши обрушившейся хаты. Рядом красноармеец-туркмен везет со склада на санях мины и застревает на лесной просеке в глубоком снегу. Он оставляет сани и идет разведывать другую дорогу. В результате полностью теряет ориентировку и оказывается в тылу немецких позиций, где попадает в плен. Другой красноармеец, наступавший со своим батальоном, вынужден залечь под воздействием огня противника. Там он затем и засыпает, смертельно усталый. Будят его уже немцы.

Вот вперед выдвигается немецкая колонна подносчиков боеприпасов. Каждый солдат тащит четыре снаряда. Им требуется два часа на преодоление двух километров. Спустя еще один час они валятся с ног от усталости.

А там четыре русских танка, отрезанные от приданной им пехоты, утюжат вдоль и поперек позицию немецкого батальона, к счастью, не нанося урона живой силе.

В другом месте русские, проникнув в глубь немецких позиций, в опьянении от успеха, набрасываются на пожитки немецких солдат, оставленные в ранцах на санях, которые застряли в лесу. Застигнутые врасплох внезапной контратакой немцев, они гибнут среди бритвенных принадлежностей, носовых платков, книг и консервных банок.

Здесь немецкие солдаты вынуждены теперь ориентироваться по протоптанным в снегу тропинкам, так как просеки, отмеченные на картах, давно уже заросли лесом.

В закутке блиндажа связистов оружейный мастер устраивает свою мастерскую и начинает между радистами и телефонистами под артобстрелом русских ремонтировать карабины и пулеметы и тщательно снаряжает пулеметные ленты.

В другом месте солдаты сидят в воронке, тесно прижавшись друг к другу, укрывшись от ветра и, подобно обезьянам, грызут замерзший на морозе хлеб и сосут колбасу, твердую, как кусок льда.

Вдалеке батальон докладывает о готовности идти в бой, имея 7 офицеров, 77 унтер-офицеров и 347 солдат. В первой же атаке он теряет 6 унтер-офицеров и 41 солдата, после чего сразу получает пополнение. Через три недели боев он докладывает, что имеет в наличии 4 офицера, 7 унтер-офицеров и 36 солдат. Теперь такое становится обычным явлением.

Немецкие подносчики пищи ночью взбираются на танки, стоящие позади их блиндажей. Входные люки задраены, изнутри доносится только храп. Подносчики пищи улыбаются, насколько им позволяют задубевшие на морозе рты. Внезапно один из них замечает на башне танка надпись на русском языке. Крадучись и втянув голову в плечи, подносчики пищи спешно отходят от этого места.

Считалось нормой, когда солдаты по обе стороны фронта сутками не получали горячей еды и когда суп насквозь промерзал в контейнерах. А как вообще спали тогда солдаты? Землистого цвета лица, вялые, неестественные движения, лихорадочно блестевшие глаза — все это свидетельствовало о недостатке сна. Некоторые дремлют на ходу. Шатаясь, идут они по открытой местности, а, войдя в лес, натыкаются на деревья. В блиндажах, где нет никаких предметов, они выглядят как один большой пустой ящик, 15–20 человек спят стоя, как в переполненном вагоне метро. Те, кто засыпают на посту, подвергают опасности не только свою жизнь, но и других солдат. Если бы за это их всех стали наказывать, то количество дисциплинарных частей превысило бы регулярные войска. Поэтому патрульные все время бегают по цепочке от поста к посту и ударами под ребра будят спящих.

Можно ли в таких условиях содержать в чистоте свое тело? Отведенные на отдых роты могут помыться в созданных в приказном порядке дезинфекционных стационарах. Там они меняют белье, отдают в чистку засаленную, изношенную и набитую паразитами военную форму. Русским удается даже оборудовать бани в прифронтовой полосе, разумеется, если позволяет стабилизировавшаяся обстановка. Их солдат заставляют даже заниматься гимнастикой на подручных спортивных снарядах. Но в эти месяцы фронт нестабилен, и замена подразделений происходит очень редко и на короткий период. Пока солдаты пребывают на морозе, они не чувствуют вшей на своем теле. Но через пятнадцать минут нахождения в теплом блиндаже начинается пытка: не обращая внимания на воинские звания, все начинают чесаться самым нещадным образом. Временами солдаты пытаются бриться. Куска березовой коры хватает, чтобы разогреть снег в полевом котелке. Но для этого нужно вначале найти свободное место в блиндаже. А его, как правило, нет. 9 апреля 269-я пехотная дивизия докладывает, что ее солдаты уже почти четыре месяца не имеют крыши над головой, страдают от недосыпания и отсутствия условий для умывания. Их внешний вид абсолютно неприемлем.

К эпизодам военного времени, остающимся в памяти навечно, относится и кошмар танковой атаки, которой солдаты сами ничего не могут противопоставить. И если даже в данный момент им приданы противотанковые пушки и самоходные штурмовые орудия, или так называемые подразделения истребителей танков, то и они не в силах устранить опасность.

Тяжелые советские танки КВ-1, применяемые в районе Погостья и при прорыве на Волхове, развивают на открытой местности скорость не свыше 15 километров в час. Более маневренными и эффективными оказываются танки Т-34, но и их скорость не превышает 20–30 километров в час. Однако они преодолевают участки местности, считающиеся непроходимыми для боевой техники. Солдаты, доставляющие на себе боеприпасы и другой груз, могут здесь передвигаться лишь черепашьим темпом. Поэтому русские танки кажутся намного более проворными, и немцы удивляются тому, как необычно быстро катятся они и маневрируют, уворачиваясь от выстрелов противотанковых орудий, а их превосходная огневая мощь подавляет любые противотанковые средства противника.

Визуальное и слуховое восприятие — вот две составляющие танкобоязни для неопытных полков, прибывших из Франции. Она дает о себе знать еще до открытия огня танками. Чудовища достигают своими размерами около семи метров в длину, трех метров в ширину и от двух с половиной до трех с половиной метров в высоту. Гусеницы шириной 70 сантиметров предотвращают глубокое проседание в мягкую почву. К техническим параметрам можно отнести и шум, издаваемый танками: грохот и клацанье мощных дизельных двигателей, стук, дребезжание и визг ходовой части. Как только танки приближаются, сразу же раздается звук выстрела пушки калибра 76,2 мм, которую немецкие солдаты знают еще и как полевое орудие и окрестили именем «Ратш-Бум» (за очень высокую начальную скорость полета снаряда, вследствие чего хлопок от выстрела и разрыв снаряда происходят почти одновременно. — Ю. Л.). За ним следует стрекот двух танковых пулеметов. И нет ничего удивительного в том, что пехотинца, находящегося в подавленном моральном состоянии и физически измотанного, охватывает чувство беспомощности, отчаяния и страха. Он стремится убежать от опасности, но это бегство означает для него верную смерть. Поэтому ему ничего не остается, как, дрожа от страха, продолжать оставаться лежать в окопе и стрелять в пехоту, приданную танкам.

То тут, то там немецкие противотанковые пушки пытаются огнем окаймить лесные просеки по ходу движения танков. Наводчики таким образом маркируют расстояние до деревьев с тем, чтобы первый же выстрел по цели был удачным. Но русские танки идут к просеке в поперечном направлении, пересекают ее с максимальной скоростью и, развернувшись в лесу, идут уже вдоль нее, обходя минные заграждения, которые были заблаговременно поставлены немцами в прилегающем кустарнике. С грохотом утюжат они стрелковые окопы на лесной опушке и пытаются смять гусеницами противотанковые пушки. Немцы отсекают бронированные машины от сопровождавшей их пехоты, в то время как танки пытаются в свою очередь защититься огнем своих орудий. Теперь приходит черед истребителей танков. Они укладывают и маскируют мины по следу движения бронированного чудовища, так как знают, что оно из чувства предосторожности будет возвращаться тем же самым путем. Они запрыгивают на него, чтобы грязью заляпать смотровую щель и стрелковую оптику, ослепив его таким образом. Прикрепляют кумулятивные заряды и магнитные мины под консолью башни, зажигают бутылки с горючей смесью над кожухом двигателя и у выхлопной трубы. Они даже подползают к гусеницам, чтобы подложить под них мины. «Когда пехота отрезана от танка, а ты забрался на него, то с тобою уже ничего не случится», — так говорят бывалые вояки.