– А как же деньги? – абсолютно без ехидства спросила я. – Вы же платили их матерям за содержание.

– И до сих пор плачу, но только сейчас понял свою ошибку. Как сказал один из моих братьев – Марк, женщины из эскорта, которых мы привыкли подбирать по миллиону параметров, не предназначены для материнства. Он решил эту проблему по-своему, а я не додумался до этого раньше.

– И как решил?

– Тебе вряд ли понравится этот способ, но все его дочери находятся в специальном приюте.

Мои губы скривились.

– Так себе замена материнству, – заметила я.

– Я же говорил, тебе не понравится. – И все же он отчего-то улыбнулся. – Кажется, я прогрессирую в эмоциональном плане и уже научился предсказывать некоторые реакции.

– Очень рада твоим успехам, – вспоминая, что мы теперь на «ты», со скепсисом заметила я, чем тут же подпортила Саксу настроение.

– Но Марк добился главного, у него родился сын. И он подсказал, где нашел мать – в центре планирования семьи. Одна из тех, кому не повезло с мужчиной, и она согласилась на ребенка от донора.

Подперев рукой подбородок, я уставилась на Герберта. Мне было пока непонятно, зачем он все это мне говорит.

– И почему ты еще не едешь туда? – спросила, ведь с его тягой к получению потомства самым логичным было бы уже играть в быка-осеменителя и делать несчастным женщинам детей.

– Я ехал туда сегодня и развернулся на полпути, – ответил он. – Уезжая из офиса, я оставил здесь запонку. Мне не хотелось чувствовать, когда приеду туда, но даже без артефакта всю дорогу меня преследовала догадка, что я делаю что-то не так. Меня, можно сказать, осенило, но чтобы проверить гипотезу, пришлось вернуться сюда.

– Что за гипотеза? – приосанилась я.

– Та, которую проверяли уже миллион раз. – Герберт провел рукой над деревянной столешницей, и в воздухе возникла объемная голограмма, похожая на генеалогическое древо. – Этих данных нет в открытом доступе, поэтому пришлось ехать в офис. Мое семейное древо.

Он провел по голограмме еще раз, смахивая лишние изображения, оставляя фотографии только женщин.

– Меня интересовали матери, которые смогли родить сыновей. Поверь, этих женщин исследовали вдоль и поперек, пытались найти что-то общее. Иногда приходилось даже эксгумировать тела для взятия образцов. Но ничего такого, что могло бы стать ключевой особенностью. Одно время ходила гипотеза, что как произошедшие от суккубов, инкубы тоже рождаются от союзов по любви. Но о какой любви могла быть речь, если подобные мне практически не умеют чувствовать, а все эти женщины чаще всего ненавидели наших отцов за бездушие.

– И где же нашлось решение? – я скользнула взглядом по строчкам с фотографиями и поняла странную вещь: у самого первого инкуба было много сыновей, а потом даже внуков. А после что-то произошло и с каждым поколением инкубов становилось все меньше и меньше. Похоже, не всем удавалось найти женщину, которая родит им сына.

Я указала рукой на эти строки и спросила:

– Что произошло в этот период времени? Отчего такой спад?

– Неправильный вопрос, – покачал головой Сакс. – Нужно спросить, что было здесь – когда сыновей рожали часто.

Я и сама могла ответить на этот вопрос, припомнив историю.

– Война. Многие, наоборот, умирали.

– Именно! – почти воскликнул Герберт. – Женщины теряли детей, мужей, родственников. В послевоенные годы женщины цеплялись не за любовь, не за материальные блага, а за возможность восстановить семью. Другое поколение, другое воспитание, другие ценности. И я решил проверить вот какую гипотезу: не обязательно же любить отца, чтобы любить гипотетического, еще не рожденного ребенка.

– Это как? – не поняла я. – Как можно любить то, что еще не существует?

– А как суккубы любят своих не рожденных и даже не зачатых дочерей? – ответил он вопросом на вопрос. – Заранее, потому что знают свою ценность и предназначение. Так же и обычная женщина.

Герберт увеличил ряд фотографий, когда численность инкубов пошла на спад, и принялся перечислять:

– Примерно с этого периода инкубы решили, что надо платить тем, от кого мы хотим получить детей. Мы стали покупать женщин – и это наша главная ошибка. Потому что вот она – Тереза Пайк – потеряла мать незадолго до того, как встретила моего пра-прадеда. В своих мемуарах она описывала странную вещь, что когда согласилась на «встречу» с инкубом, считала, что родит прелестную девочку, которую назовет в честь матери, но родился сын. – Герберт перевел взгляд на следующую. – Эта – Гведолир Стракер – религиозная фанатичка, адептка теории реинкарнации, была уверена, что в ее ребенке переродится душа умершего брата, а Зоуи Томпсон считала себя бесплодной и цеплялась за призрачный шанс.

Он все продолжал и продолжал, и я примерно понимала, куда он клонит.

– И что, никто не додумался до этого раньше? – не поверила я. – Ответ ведь почти на поверхности. Деньги не гарантируют любви к ребенку.

Сакс пожал плечами.

– Возможно, догадывались. Но есть те женщины, которые не вписываются в теорию. – Мужчина вывел одну из фотографий крупнее – немного полноватая, грузная и с неприятным взглядом. – Вот она – Иоланта Кьянти. Никого не теряла, никого не любила, официально родила моего ныне покойного дядюшку Кэролла.

– Почему официально? – зацепилась я за слово.

– А все просто, потому что она не рожала. – Герберт схлопнул ее изображение с проступившей брезгливостью на лице. – Рожала ее сестра и умерла в процессе родов. Мисс Кьянти быстро подсуетилась и усыновила младенца, зная, что его отец к тому моменту умерший инкуб, и мальчику полагается огромное наследство. Ей удалось провернуть немалую аферу, а мне пришлось потратить полдня, чтобы найти записи уже выросшего Кэролла, в котором он раскрывает обман тетки, прочитав ее мысли.

М-да. Действительно неприятная история. Когда ради денег идут на такие шаги.

– Тогда это только подтверждает твою теорию рождения мальчиков, – озвучила я.

– Отнюдь. – Мужчина покачал головой. – Есть еще один случай.

Герберт увеличил следующую фотографию, и я охнула, узнавая лицо – Элликанта Роук, лечащий врач Тиффани.

– Но в-ведь это… – едва ли не прозаикалась я.

– Правильно. Моя мать! – ответил Герберт. – Родившая двойню через ЭКО, и я ума не приложу, как это у нее получилось.

– Мать? Твоя и Ричарда?

Сакс кивнул.

– Вот только она никогда не проявляла ко мне каких-то особенных чувств. Относилась, скорее, как к научному достижению. Поэтому я растерян и не понимаю, как же так вышло.

Он продолжал говорить о том, что если его теория верна, то я никогда не сумею родить ему сына, а значит, все изначально бессмысленно, но вместо положенной радости я испытывала полную растерянность, а мои мысли текли в другом направлении.