– Ага, так я и поверила! Специально заставила тебя меня услать, может, и денег дала на путевочку, чтобы тебя охомутать. Ясное дело, ты скорее женишься, если никого другого не будет рядом. Это азы соблазнения мужиков!

Чтобы не разбудить Лизу, мама кричала на него шепотом, и от этого было еще страшнее.

– Но…

– Без но! Ты не подумал, что я хотела быть рядом с тобой? Что, в конце концов, я имела на это больше прав, чем посторонняя баба? Может быть, если бы я была рядом, нашла бы лучших врачей и ногу удалось бы сохранить!

– Мама, поверь, большая удача, что удалось сохранить все остальное, – пробормотал Руслан, но мама его, кажется, не услышала.

– Я должна была ухаживать за тобой! Я! А не какая-то там чужая девка! Она лишила меня святого права разделить страдания сына, а после этого я должна к ней хорошо относиться? Сейчас! Шнурки только поглажу и начну ее любить!

Руслан подвинул к себе костыли и встал. Выглянул в коридор и прислушался. Кажется, все тихо, им удалось не разбудить Лизу. Он закрыл дверь поплотнее и повернулся к матери, так и оставшись стоять на костылях.

– Мама, ты все сказала?

– Что?

– Это все претензии к моей жене? Или у тебя еще парочка камней припрятана за пазухой?

Мама фыркнула и достала сигареты из шкафчика с приправами. Руслан тоже захотел угоститься, но вспомнил предостережение Колдунова и не стал.

– Почему ты сразу не сказала, что возненавидела Лизу? Мы-то думали, ты хорошо к ней относишься после заморочки с Максом.

– А что бы это изменило? – спросила мама грустно. Она никогда не могла долго злиться и бушевать.

– Мы бы сняли квартиру, а Макс мог продолжать жить здесь.

– Да… Рискуя впасть в пошлость, все же вспомню пословицу про ночную кукушку, которая дневную перекукует.

Руслан опустился на диван рядом с матерью и прислонился к ее плечу.

– Послушай меня, пожалуйста. Когда я решил скрыть от тебя свою болезнь, то думал только о твоем здоровье. Помнишь, как тяжело ты перенесла аварию?

– Мне до сих пор стыдно за свой чертов сердечный приступ! Будто истеричка последняя свалилась…

– Ну что ты говоришь! – Почувствовав, что устал, Руслан лег, свернувшись на коротком диване, и положил голову матери на колени. Она погладила его по волосам и глубоко затянулась сигаретой.

– Если бы ты знал, как я мучилась оттого, что по сути оставила тебя одного!

– Ты не оставила. Давай я объясню тебе ход своих мыслей.

– Попробуй.

– Я знал, что когда ты вернешься и увидишь меня без ноги, это станет для тебя ужасным шоком. Но это будет уже свершившийся факт, с которым остается только примириться. Тяжелый удар, но один удар. А если бы ты осталась ухаживать за мной, ты пережила бы тысячу таких ударов. Ты бы умирала вместе со мной, и страх за мою жизнь мог убить тебя. Думаешь, я не хотел тебя видеть?

– Думаю, нет, раз услал.

– Очень хотел! Но я понимал, что должен тебя обезопасить и сделать так, чтобы ты не заболела, раз уж в своей судьбе ничего не могу изменить. Не могу передать словами, как мне тебя не хватало, но инстинкт самосохранения подсказывал, что если я начну переживать, что ты переживаешь о моем состоянии, мы с тобой войдем в такой резонанс, что умрем оба.

Мама легонько дернула его за волосы.

– Может быть, ты и прав, – сказала она грустно, – даже точно прав, но все равно, сидит во мне эта заноза…

– Ну тогда знай, Лизе я тоже не сказал о своей болезни. Как только понял, что дело пахнет керосином, сразу порвал с ней отношения, якобы она мне больше не нравится. Вот хоть у Колдунова спроси, если не веришь.

– Правда?

– Зуб даю! Я планировал быть одиноким инвалидом, только Макс меня сдал Лизе, и то не сразу, а только когда я уже почти поправился.

– Почему же он мне тебя не сдал?

– Слушай, мама, а ты не находишь, что это как-то неправильно? Я остался без ноги, но адаптировался, научился ходить на костылях, планирую встать на протез, карьера моя вышла на новый уровень, несмотря на увечье… Словом, я полностью примирился с потерей конечности и даже не сильно грущу по этому поводу. Но страшно терзаюсь и переживаю оттого, что не сказал тебе вовремя. Почему так? Ты же хотела меня поддерживать и ободрять, а получается наоборот. Все время затягиваешь меня обратно в эту ситуацию.

Мать задумалась и долго сидела молча, поглаживая его макушку, как в детстве.

– Старость, что ты хочешь, – пробормотала она наконец, – а с ней все прелести дисциркуляторной энцефалопатии, в частности эгоцентризм и патологическая обидчивость. Ты уж прости меня, ладно?

– Это ты меня прости. Наверное, я не должен был сам решать, что тебе по силам, а что – нет. Но раз уж мы отважились высказать друг другу свои обиды, давай на этом закроем тему моей ноги раз и навсегда, ладно?

– Ладно. Простили друг другу, и теперь ты счастлив? И у вас с женой все хорошо? Почему же тогда вы такие мрачные? Ну ладно, Лизу я третирую, а ты-то что?

И Руслан решился. Он рассказал маме все про себя и про Ингу, ничего не скрывая и не приукрашивая.

Выслушав его, мама долго молчала, а потом взяла новую сигарету.

– Могу сказать тебе только одно, – произнесла она сухо, – мучить жену – это плохой способ чтить память бывшей возлюбленной.

* * *

Зиганшин уже целую неделю ошивался на кафедре в образе журналиста. Легенда была такая, что он, представитель центрального канала (о чем имелось почти настоящее удостоверение), решил написать документальную книгу о врачебных буднях, а может быть, и на телепередачу материала наберет.

Руслан лично представил его сотрудникам кафедры, мол, Мстислав Юрьевич будет тут у вас присутствовать почти незримо, чтобы собрать правдивую информацию о работе врачей, он никому не помешает своей деятельностью, но просьба к сотрудникам оказывать ему всяческое содействие, потому что книга важна не только для журналиста, но и для кафедры. Михайловский арестован, и очень скоро журналисты устроят настоящую вакханалию, ибо хирург-маньяк – это такой лакомый сюжет, что лучше не придумаешь. Кафедра окажется в центре общественного внимания, и честный репортаж о ее работе, конечно, не затмит Михайловского, но все же хоть немножко остудит накал страстей.

Пусть население увидит, что кафедра – не кузница серийных убийц, а приличное учреждение.

Наверное, поэтому доктора были с ним доброжелательны и, если и сердились, что он целыми днями пасется в ординаторской, никак этого не показывали.

Впрочем, это сидение и разговоры «за жизнь» покамест мало что давали. Мстислав Юрьевич узнал много нового об оптимизации здравоохранения, но эта шокирующая информация ни на шаг не приблизила его к разгадке личности Человека дождя.