«институциональный эгоизм» оказался структурным изъяном социалистической экономики, который не предвидели ее архитекторы. Конечно, он больше подходил для рыночной конъюнктуры, сложившейся после 1921 года, чем для военного коммунизма, но все же он неизбежно столкнулся с бюрократическим осадком, выпавшим в верхних эшелонах государства.

Смогли ли большевики «научиться торговать»? К этому вопросу мы вернемся в следующих главах, но применительно к восстановительному периоду, который продлился с 1921 по 1925 год, свидетельства неоднозначны. С социалистическим сектором связаны некоторые успешные примеры, такие как «Ларек» и «Хлебопродукт», но природа и методы работы этих предприятий вызывали смешанные чувства у социалистов старой закалки. Как писал А. 3. Гольцман в предисловии к одной из многочисленных аналитических работ, посвященных частному сектору периода НЭПа,

[Государственные коммерческие предприятия] зачастую сливались с частнокапиталистическими формами. Так, например, форма акционерных обществ присуща как частнокапиталистическому объединению капиталов в СССР, так и мобилизации государственных капиталов; наем и увольнение рабочей силы с внешней стороны одинаковы в частных и государственных предприятиях; обмен продукцией между различными государственными предприятиями происходит в форме купли-продажи товаров и т. д. По форме деятельность социалистически организованных предприятий трудно еще отличима в этот период от частнокапиталистических. В нэповской тьме все кошки серы (Предисловие А. 3. Гольцмана к [Мингулин 1927:11])[155].

В таком неоднозначном контексте недоверие большевиков к торговле – результат сочетания идеологии дореволюционного кооперативного движения, марксистского революционного движения, а также практик «спекулятивных» рынков времен Гражданской войны – стало приложением к экономическим институтам, государственной и кооперативной торговле. Наказания, чистки, мобилизация коммунистов, политическое и профессиональное обучение стали стандартными методами противостояния антисоциалистическим тенденциям, присущим коммерческой деятельности. При таком тяжелом наследии недоверия неудивительно, что утопическая мечта о социализме без торговли вновь заявит о себе менее чем через десятилетие после того, как она была объявлена фантазией и ошибкой.

Глава третья

Лавочники и государство

В период НЭПа некоторые виды «социалистических» предприятий были сформированы в условиях их сосуществования с предприятиями частной торговли. Отношения между социалистической и частной торговлей были противоречивы: частные торговцы конкурировали с социалистическим сектором за снабжение, покупателей и займы, но одновременно и дополняли его, наполняя розничные сети товарами в тех сферах, в которых кооперативам не хватало ресурсов. Эта двойственность отражалась в том, как советские политики понимали модель отношений между государственным и частным секторами. С одной стороны, они продолжали относиться к ней как к выражению классовой борьбы. Частный сектор, разумеется, воплощал «капиталистическую» и «буржуазную» форму торговли по сравнению с «пролетарской» бюрократизированной ее формой. С другой стороны, советские политики представляли эти отношения как «использование» частного сектора социалистическим, что не позволяло враждебным настроениям, описываемым в терминах классовой борьбы, перейти черту.

Аргументы в пользу частного сектора, зазвучавшие в начале периода НЭПа, в момент почти полного краха экономики, убедили Ленина в том, что ограничения, применяемые к частной торговле, необходимо смягчить. Это вызвало ожесточенные споры, но правильность курса маркетизации вскоре подтвердили проблески восстановления экономики. К середине десятилетия партийные чиновники и экономисты сошлись во мнении, что в 1921–1922 годах частная торговля действительно помогла укрепить положение Советской республики. Раскол Политбюро с оппозицией Троцкого произошел не по вопросу начала НЭПа, но по вопросу дальнейшей судьбы частного сектора в период прерывистого экономического роста [Троцкий 1925][156]. В середине 1920-х годов большинство политиков воспринимали призывы Троцкого к радикальной и немедленной реструктуризации экономики со здоровым скептицизмом, принимая во внимание опыт недавнего прошлого. Разумеется, «частный капитал», враг социализма, должен был регулироваться сверху, но экономическое руководство ожидало, что при должном контроле он продолжит приносить пользу. Среди функций, которыми наделили частных торговцев в те годы, были обслуживание сельской розничной торговли, в частности в отдаленных регионах, где еще не были организованы кооперативы; производство и продажа одежды, товаров особого спроса и других товаров с частично кустарного производства; управление учреждениями, предоставляющими еду, напитки и досуг. В более широком смысле частные торговцы рассматривались с точки зрения их опыта, который представители нарождающегося социалистического сектора могли использовать, чтобы «научиться торговать» [Кактынь 1924:16; Гольберт 1926: 5; Арский 1927: 28–34; Ларин 1927: 190–191; Залкинд 1927: 37, 66, 69, 143–145, 157–158; Мингулин 1927: 43–47].

В настоящей главе рассматривается развитие частной торговли в период НЭПа как через анализ торговой политики и тенденций в торговле в целом, так и через обзор опыта отдельных предприятий. Хотя историки давно описали изменчивую политику, рыночные изменения и налоговые ставки, которые формировали общие черты частного предпринимательства в 1920-х годах[157], взгляд с точки зрения находящихся на нижних ступенях иерархической лестницы является новым и требует небольшого пояснения. Поиск субъективных сведений в конечном итоге привел меня к кредитному учреждению периода НЭПа «Кредит-бюро». В его архивах была обнаружена целая коллекция кредитных отчетов, отражающих краткие истории предпринимателей. Этот источник имеет свои недостатки, самым серьезным из которых является то обстоятельство, что обедневшие разъездные торговцы и мелкие торговцы оставались невидимыми для официальной статистики, так как не имели права получить официальный заем. Однако он дает возможность отследить судьбы частных оптовых торговцев, небольших и крупных розничных магазинов, а также реконструировать условия, в которых они существовали. Таким образом я собрала базу данных, в которую вошли 304 частных торговца из северо-западной части России, из Украины и Центральной Азии. Эти регионы были выбраны не по каким-то принципиальным причинам, а лишь потому, что относящиеся к ним записи все еще доступны в Москве (другие записи хранятся в архивах на Урале)[158]. Истории этих торговцев хотя и не восполнили недостаток субъективных описаний предпринимательского опыта, но предоставили личную информацию, которой не хватало предыдущим исследованиям торговли в период НЭПа.

Эта глава написана с использованием кредитных историй и других источников и, насколько это возможно, организована вокруг опыта мелких торговцев. В первой части я описываю возвращение торговли в профессиональное русло в период с 1921 по 1925 год, происходившее на фоне бедности и общего истощения ресурсов страны. Далее я перехожу к политическому контексту и выделяю противоречия между логикой использования частной торговли, классовой борьбой и конституционными правами. Третья и финальная часть главы посвящены составляющим коммерческого успеха в тех сферах, в которых частный сектор был признан «полезным». Такие темы, как судьба торговцев и лавочников, занятых в ключевых обобществленных секторах экономики, и подрыв практически единогласной в начале 1920-х годов веры в то, что борьба с рынком была катастрофической ошибкой, будут рассматриваться в четвертой главе, в которой отслеживается возрождение военного коммунизма в советской торговой политике.

Бедность, капитал и