у тебя в карманах или какое положение ты занимаешь, если ты несчастен? Для себя писатель уже давно решил, что пусть его путь и ведет к стагнации, а то и откровенной деградации, если он сам будет в этот момент самым счастливым человеком на планете, то пусть будет так. Отстаивать эту точку зрения француз не стремился, ибо уже пытался и безрезультатно. Людям совершенно невозможно что-либо доказать – они склонны стоять на своем до последнего, а даже если Ваши аргументы были железными и непоколебимыми, то признают свое поражение столь неохотно, что тебе самому кажется, будто это была и не твоя победа вовсе.

После разговора в парке Мелани еще пару дней пыталась выведать у Филиппа его тайный план. Любопытство – это, конечно, замечательная человеческая черта, но уж больно приставучей стала девушка. Лавуан отказывал ей в ответе сначала игриво, переводя все в шутку, затем спокойно, чтобы не дай бог не поранить чувств прекрасной девушки, а в последний раз все-таки ответил весьма жестко. Тогда он был не в духе. Пьеса, пусть и писалась в хорошем темпе, начала становиться все более и более сухой. Все больше мелочей ускользало от писателя, сюжет становился плоским и однообразным. Зрители наверняка не заметили бы разницы, но для писателя это была настоящая пытка. К тому же в тот день Лавуан поругался с мсье Гобером из-за Фриды. Девушке все сложнее давалась роль. Тонна текста, которую на нее вылили, начинала давить немку. Не будь рядом с ней столько именитых профессионалов – быть беде. В любом случае, настроение Филиппа было мягко говоря скверным. И на этом фоне расспросы Мелани, которая, впрочем, не виновата в том, что ее распирало от любопытства, ведь речь шла о ее будущем, оказались совершенно не кстати.

– Прошу, Мелани, Христа ради, не донимай меня этим, – рявкнул писатель. – Если бы я мог сказать или имел желание – ты бы непременно узнала! Я же не просто так все это держу в таком секрете!

Девушка ничего не ответила. Лишь медленно, выдерживая театральные паузы, собралась и ушла. Лавуану потребовалось три дня, чтобы вернуть отношения в былое русло. Впрочем, это оказалось так легко лишь из-за отходчивости Мелани. Она поняла и приняла доводы возлюбленного и не стала делать из мухи слона, чем влюбила в себя Филиппа еще сильнее.

– Я прощаю Вас, мсье Лавуан, – заключила француженка. – Но впредь прошу Вас наблюдать за своим тоном. Мне не нравится, когда на меня кричат.

С тех пор Филипп ни разу не повысил на девушку голос. Он и не хотел, но сам факт, что он успел причинить девушке боль, его удручал. На фоне этого, все чаще к писателю стала приходить паучиха. Чем больше ненавидел себя за тот инцидент писатель, тем сильнее и массивней становилось существо. Поначалу хватало таблеток, которыми любезно поделился сосед-немец. Однако, поняв всю пагубность препарата на творчество писателя, Филипп стал потихоньку отказываться от медикаментозного вмешательства в свое ментальное самочувствие. Разумеется, за этим последовал рост влияния паучихи на жизнь, но при этом француз мог продолжать писать, пусть и лишь при свете дня.

За этой чередой происшествий пролетело две недели. С девушкой все налаживалось, пусть и медленно, пьеса писалась в том же темпе, будто вторя отношениям влюбленных. Единственной преградой на пути к счастью оставалась меланхолия, которой Филипп, пусть теперь и в меньшей степени, был подвержен.

Тебе не стоило заходить так далеко, родной. Пусть тебе и кажется, что все налаживается – это иллюзия. Посмотри сколько ошибок ты уже натворил… Кричишь на девушку, третируешь ее, обманываешь своими напускными чувствами… А все, что даешь взамен – обман! Даже участие в турнире организуешь не ты, а другой ухажер! Быть может, стоило оставить их вдвоем? Это было бы куда логичнее и правильней. Ты доставляешь лишь боль окружающим тебя людям.

Спорить с аргументами паучихи не было ни сил, ни времени, потому в бой после такого монолога сразу шли пилюли. Все мысли сразу же испарялись как вода в пустыне, и писатель мог спокойно заниматься своими привычными делами. Столько всего нужно сделать.

Дописал. Очередная глава была закончена. Лавуан чувствовал удовлетворение от проделанной работы, вперемешку с приятной усталостью. Филипп встал и подошел к окну. Утро было прохладным и туманным. Писатель любил такую погоду – ему гораздо приятней было под куполом туч и в объятиях густого тумана, чем под неистово палящим южным солнцем. Прохожие, уже успевшие повылезать из своих нор, явно не разделяли увлечение Лавуана: они спешили куда-то по своим важным делам, в своих важных костюмах, с важной физиономией на лице, совершенно не обращая внимания на красоту вокруг. Мелани, уставшая за ночь, мирно посапывала, уткнувшись носиком в подушку. Казалось, это был один из тех дней, когда ничто не может нарушить душевного покоя.

На сегодня у Филиппа была договоренность о встрече с мсье Гобером. За ночь француз таки успел дописать задуманное и был полностью готов к сдаче материала. Писать ночью, правда, становилось все сложнее. Меланхолия то и дело мешала сосредоточиться на работе, постоянно путая мысли Лавуана. Однако, сегодня он справился с наваждением.

Мсье Гобер ждал писателя после обеда. Обедал директор не раньше часа, поэтому наш герой для себя решил, что спешить нет никакой нужды. Филипп хотел было лечь к своей любимой, приобнять за обнажившуюся ножку, да прижаться посильнее, но на утро также имелись планы. Мелиса ждала Лавуана на завтрак в кафе. Разумеется, он отказался бы при первом же удобном случае, но на встрече должен был обсуждаться весьма важный вопрос. Виктор столкнулся с проблемами в лице местного чиновника, с которым они вместе служили. Тот наотрез отказался сотрудничать с однополчанином, вроде как из личной обиды. Сей факт нисколько не удивил Филиппа, но писатель все же надеялся, что полковнику удастся-таки уговорить старого знакомого пойти на уступки и выбить обещанное для Мелани место на турнире.

– Могу я забрать поднос? – громко ворвалась в комнату мадам Бош.

– Тише, мадам Бош, – палец Лавуана был прикован к губам, недвусмысленно намекая хозяйке заткнуться. – Вы разбудите гостью, – продолжал он шепотом.

– Прошу прощения, – старушка вошла в комнату на цыпочках, аккуратно взяла поднос – он был новенький, не тот, что летал по местным улочкам – и спешно удалилась.

Филипп последовал ее примеру. Собрав все необходимое: одежду, печатные принадлежности и оставшиеся со вчерашнего вечера булочки – поспешил вниз, на улицу. Внизу