Лихо, тоскливо глянув на нетронутый кусок торта, морщится и решительно отодвигает от себя тарелку.

– Меня Вера с утра плотно накормила. Не лезет больше.

Врёт и не краснеет.

– Так вы вместе живёте? И ты молчал?! А я гадаю, чего тебе в дедушкиной каморке последний год, как мёдом намазано... – очевидно неверно истолковав мою ироничную усмешку, она смущённо сжимает край шерстяной кофты. – Я сама виновата, не смогла обеспечить мальчикам лучшую жизнь. Что той зарплаты вахтёрши – только на самое необходимое. К сезону навяжу носков шерстяных, продам. Что выручу, тем и богаты. Если бы не Матвей, даже не знаю, как справилась бы. Сынок и крышу новую поставил, и машинку стиральную купил, чтобы я у колодца зимой в ледяной воде не полоскала. Ромку тоже сам одевает, компьютер вот на день рождения подарил, мотоцикл. Ещё со школы весь дом на себе тянет. Кем только не успел поработать...

– Мам, перестань, – напряжённо прерывает её Лихо.

– Вот он всегда у меня стеснительный такой, чуть похвалишь – сразу в штыки. И с девушками также – соседские девочки только во дворе покажутся, а его и след простыл. Я уже, грешным делом, боялась, что Матвейка из этих...

У меня от таких откровений даже чай устремляется носом.

– Мама! – страдальчески стонет Лихо, под мой отрывистый кашель.

– ... Меньшинств новомодных, – продолжает она, заботливо похлопывая меня по спине. – Ну а что мне думать? Даром что ли битый постоянно ходишь?

– Со скейта навернулся, я ж рассказывал.

– Конечно, декабрь самый сезон. Ты скейт с санями то не путай.

– Ой, а вы покажете Матвейкин альбом? – встреваю в надежде съехать с неприятной ему темы. Мне ли не знать отвратный вкус лжи. – Интересно, каким он был в детстве.

– Да хулиганил ещё больше Ромки, – любовно потрепав меня по плечу, Надежда встаёт из-за стола. – Это сейчас, он серьёзный парень... вернее теперь, надеюсь, мужчина...

Приходит черёд Матвея давиться чаем. Ну Надежда, святая простота...

А он? Каков конспиратор! Интересно, я буду так же блаженно-слепа к своим детям?

– Так ты мне девственником достался? – шепчу ехидно, пользуясь тем, что Рома почти сразу ушёл гулять и мы, наконец, остались наедине.

– Цени, сладкая, – в тон мне язвительно отзывается Лихо. – Я тебе поверил, переспал с тобой, теперь не отвертишься. Ты меня испортила, значит обязана стать моей девушкой. По-настоящему.

Смотрю в осунувшееся, юное, но такое серьёзное лицо Матвея, и колючий смешок тонет во взволнованном выдохе. Да, я не принимаю его всерьёз. Вернее, не принимала. Не знаю, в какой момент всё поменялось: в сарае, когда Лихо вместе с кулоном подарил мне часть своего незамутнённого преступностью детства, или прямо сейчас, вместе с осознанием, что он привёл меня не просто в свой дом, а в узкий круг людей, для которых так отчаянно стремится остаться хорошим.

Без понятия, да и неважно теперь. Наша связь итог не одного и не двух дней тесного общения, даже не результат короткого срока, что мы друг друга знаем. Это нечто большее, чем здоровая эволюция чувств от симпатии до привязанности – это какая-то больная зависимость. Просто само осознание грянуло с внезапностью летящей пули.

Отказаться от него, всё равно что себе больно сделать – облиться бензином и подкурить единственную в своей жизни сигарету.

– Мась... – зачарованно тянусь к Матвею, охваченная дурной потребностью подкрепить свои слова поцелуем. – я, кажется...

"Влюбилась" заменяет ёмкое "Сука!" – реакция на пролитый на руку чай.

– Самокритично, – дует он мне на кисть, даже не пытаясь скрыть приступ обуявшего себя веселья. – Ты для верности ещё безымянный через мясорубку пропусти. Не дури, я ж зову не замуж.

– И зря, между прочим, – строго отмечает входящая на кухню Надежда. – Верочке наверняка уже хочется стабильности. И ты рядом с такой умницей сам не заметишь, как повзрослеешь.

– Ма-а-ам! Ну что за минута позора? – убито стонет Матвей, пряча лицо в ладонях при виде тонкой папки, коряво подписанной чёрным маркером "Совершенно секретно". – Нет бы показать школьные снимки, где я получаю грамоту, или стою в красивом костюме на выпускном, ты принесла этот паршивый компромат! Так и хочешь разделить мою жизнь на "до" и "после".

– Что "мам"? Я старая и хочу успеть увидеть внуков, – бормочет она, смаргивая выступившие слёзы. – Глянь, Верочка, какой карапуз. Здесь Матвейке почти годик. Разве не прелесть? Вы бы так хорошо смотрелись с малышом на руках.

Подняв взгляд от черно-белого снимка, с которого очаровательный кроха Лиховский бесстыже светит голым задом, шлю ему озорную улыбку.

– Тебе идут короткие стрижки. Особенно под ноль...

Пусть побесится, не всё мне одной кипеть.

– Забудь.

– А вот Матвей попросил выбрить ему солнышко на макушке...

– Мам, а это ещё что? – ловко переводит он стрелки недоумевающим кивком в сторону зажатых подмышкой у матери полусапожек.

– Это для Верочки, – смущённо вспыхивает Надежда, протягивая мне обувь. – Бери, бери. Себе покупала по уценке, но ноги страшно отекают, так и пылятся без дела. Может они, конечно, не особо модные, зато тёплые. Теплее сланцев...

– Мам, мы спешим, – торопливо выхватывает сапожки вскочивший из-за стола Матвей и, поцеловав мать в щёку, дёргает опешившую меня за собой следом. – Спасибо за подгон! Поболтаем в другой раз.

– Ты реально подумал, что я фыркну? – решаюсь спросить уже сидя в машине и, не сумев скрыть в голосе обиду, отворачиваюсь к окну.

– Что здесь такого? – спокойно спрашивает он, будто на самом деле не понимает. Может, так оно и есть, куда юному шалопаю столько проницательности? – Ты из другого мира. Я не могу смотреть как её обижают и не хочу обижать тебя. Дурацкая была затея знакомить вас.

– Мась, – порывисто беру его за руку, будто прикосновение способно донести всю степень моей признательности. – Для меня эти сапоги не просто обувь, а забота, которую в родной семье я недополучила. Спасибо, что привёз. Честно. Мне это действительно было нужно.

– Серьёзно, что ли? – переплетает он наши пальцы и задумчиво хмыкает. – Вообще-то мне от тебя тоже кое-что звиздец как нужно...

– Озабоченный, – чуть неловко усмехаюсь, чувствуя, как под вкрадчивые звуки его голоса, по венам истомой разгоняется кровь.

– Поможешь выбрать сковородку? Старую недавно сжёг, – с обманчивой невинностью заканчивает он, после чего вскидывает бровь, глядя на меня с лёгкой иронией. – Эй, ты о чём таком подумала? Я же говорил, ты меня портишь!

Остаток пути проходит в волнующей тишине. Как и в первый раз мы оба понимаем, что произойдёт, едва за нами закроется дверь его комнаты. Матвей до упора жмёт на гашетку, я кусаю пересохшие губы, стараясь не портить момент мыслями о будущем. Мы ведь не делаем ничего плохого. День, неделя, месяц – какая разница на сколько нас хватит, если оба так сильно этого хотим?