Припарковавшись у забора родительского дома, как в первый раз в упор смотрю на вжавшуюся в дверцу блондинку. Красивая. Даже без косметики очень красивая. Но красивые у меня были, и умные были, и независимые тоже были. А вот она смотрит этими злыми несчастными глазами и будто тянет из меня всю душу. Это взаправду жутко. Чувствую себя безвольным цирковым реквизитом. Достала за уши из цилиндра, как кролика и ждёт: буду послушным – погладит, сорву представленье – отправлюсь в духовку. А я стараюсь! Терплю, переступаю через гордость, но что в итоге? Один чёрт постоянно нутро полыхает, и я сейчас не про желание её завалить, это ещё попробуй заслужить.

– Матвей, что происходит?

Матвей. Матвей, чтоб её! Уже не Мася. И голос дрожит покорностью, льстит моему эго, ластится... чувствует, зараза, когда ослабить поводок. Она ослабила, а не выходит даже моргнуть, куда там рвануть на все четыре стороны, как просит осипший инстинкт выживания. Вроде невинная овечка, а хуже секты. Мысли все о ней, внимание – ей, даже любимую подушку чертовке уступил! И главное инициатива каждый раз моя. Как так то?!

– Матвей, не смотри так. Ты меня пугаешь.

Был бы упрёк не подчинился бы, но это – просьба. Просьба и воспалённые от недавних слёз веки. Вспышкой причина зачем мы здесь – зая ревнует, и мне от этого почему-то сдохнуть как приятно, хотя раньше любые собственнические поползновения стабильно вызывали раздражение, а чаще сразу ярость, что угодно, только не рвение что-то там доказывать.

Вера, ледышка моя, неужели тебя нельзя получить иначе, чем в обмен на ошмётки моей свободы?

– Сиди, я помогу выйти. С твоей стороны натаяла лужа.

Во двор так и захожу, неся Веру на руках. Кеды промокли насквозь, вокруг нищета и разруха – небольшой домик на отшибе, куст облепихи и сарай дров – вот они, мои полцарства, которые я заведомо уступил младшему брату. По идее мне сейчас должно быть неловко, но, видимо, что-то пошло не так. Я умиротворённо вдыхаю запах цветочных духов, и в голове толком ни одной мысли, только горячее желание, чтобы она понравилась маме.

У Веры в голове совсем другой пасьянс.

– Скажи, а ты каждый раз собираешься без спроса садиться за руль?

Безошибочно почувствовав слабину, тут же пытается перетянуть на себя главенство. Со мной такое не катит. Если на меня давить, то итогом будет рост сопротивления, а никак не прогиб, пора бы уяснить.

– Привыкай. Если мы в машине, значит я за рулём. Если мы в постели, то я сверху. Если впереди угроза – я иду первым.

Вера какое-то время продолжает обнимать меня за шею, внимательно вглядываясь мне в глаза, затем молча кивает и дальше на рожон не лезет. Видимо сочла такой расклад приемлемым. Она довольно неплохо улавливает моё настроение и если бы не постоянное стремление подогнать всё под какие-то свои рамки, цены бы ей не было.

Стоя на крыльце, задумчиво осматриваю наш внешний вид. Я в одном спортивном костюме, Вера в пуховике и сланцах. Повезло, мне никогда не приходило в голову представлять себе это событие, тогда бы в полку моих личных разочарований прибыло.

– Вера, всё хорошо, – хмурюсь, глядя на свою парализованную резким осознанием спутницу. Она медленно мотает головой, делает шаг назад.

– Ты привёз меня к себе домой, – в надломленном голосе осуждение, если не сказать ярость.

– Не нагнетай. Мы просто поздороваемся, выпьем чай и сразу вернёмся в общагу воспитывать твоего оборзевшего огрызка, – мрачно сообщаю, глядя на неё исподлобья. – Просто чай с тортом. Выдохни.

– Мася, ты не имел никакого права... Знакомят с родителями, когда всё всерьёз!

– А я что, по-твоему, прикалываюсь?! – рывком привлекаю ледышку к себе, не обращая внимания на опасный треск пластиковой коробки в её руках, ибо охваченную паникой Веру от побега не остановит ни тот факт, что я предусмотрительно сунул себе в карман ключи от машины, ни практически босые ноги. – Идём, не тормози. Если ты здесь, значит я сто раз подумал.

– Ах ты подумал! Про Лизку не забыл – нет? С какими глазами мне тебя своим показывать?

Вот же заладила. Ромашка бы на её месте точно не парилась.

– Зачем показывать? Мы как бы уже знакомы. Переживу.

В этот момент нас чуть не сшибает дверью в куцый грязно-серый сугроб у крыльца. Ромка как всегда носится ураганом.

– Здрасти, – растерянно лыбится мелкий, пытаясь незаметно спрятать в рукав сигарету, но заметив Веру присвистывает. – А ты, брат, не хило отметил...

Четыре причины сбежать

Вера

Сидя на светлой крохотной кухне, я вяло жую шоколадный торт, глядя на своё отражение в электрическом самоваре, и напряжённо считаю.

Один – разница в возрасте. Чем она больше, тем меньше шансов создать долговечные отношения. Уже пятилетний разброс повышает вероятность развода на восемнадцать процентов по сравнению с союзом одногодок. И это не мои домыслы, а результаты соц. исследования, которое чёрт меня дёрнул на днях погуглить. Жаль среди знакомых нет ни одной такой пары, чтобы подтвердить или опровергнуть найденную информацию.

Два – Соня и подобные ей пираньи, коих явно наберётся двузначное число. Да, возможно, знакомить их с матерью Лихо не спешил, но переломать мне кости можно и без родительского благословения. Причём боюсь я не столько боли, сколько стать Матвею обузой с сожжённым кислотой лицом. Нравы на окраине суровые, как я узнала из криминальной хроники.

Три – Лихо однозначно плохой парень. Такой вряд ли захочет меняться, а я не настолько наивна, чтобы тешить себя иллюзиями, будто в глубине души он мечтает платить налоги или отвозить с утра наших детишек в садик.

В школе будучи "правильной" девочкой отличницей, я удачно проскочила период увлечения подобными ему хулиганами, теперь вот навёрстываю, по уши втрескавшись в это воплощение всего запретного, а значит неизведанного и до дрожи притягательного.

Четыре – Лиза. Тут совсем без вариантов. Мы не сможем скрываться всю жизнь, а она не простит. На словах ещё может быть, но прежнего тепла в отношениях нам точно не сохранить.

Я насчитала как минимум четыре весомые причины сбежать от него прямо сейчас. Всадить вилку в ногу болезненно-бледного Матвея и пока он будет крыть благим матом женскую подлость, нестись отсюда сверкая пятками. От воплощения задуманного в жизнь меня останавливает только Надежда – его мать. Если я сейчас разочарую эту добродушную женщину, то угрызения совести сожрут меня живьём. Потому что никто и никогда не проявлял ко мне столько заботы, сколько она за полчаса знакомства.

– Сынок, ты совсем ничего не ешь. Зачем нашей Верочке задохлик? – вырывает меня из раздумий вопрос несмолкающей Надежды. Непосредственностью Мася явно в неё, однако мне на фоне отношений в собственной семье такая простота очень даже импонирует. – Куда подевался гроза холодильника?