Ни одного. Столько лет он потратил на то, чтобы собрать этих людей вместе. А получил только полузверей, копошащихся у его ног, с прилипшими к лицу окровавленными перьями.

Федор смотрел на них и думал, что, возможно, не зря во многих духовных учениях познание считается грехом. Сколько романтичных странников безвозвратно ушли в этот серый туман, скольких из них пожрали разбуженные ими демоны, и то была медленная и мучительная смерть души.

Сколько их было таких, принявших абстинентный синдром за божье откровение. Заблудившихся, забывших себя, обменявших все нажитое на призрачный купальский огонек ни к чему не ведущих открытий.

Его семья, его Стая. Не было среди них ни Великого Волка, ни даже следующего Хранителя. Обманки, клипот, пустая скорлупа. Всех этих людей больше истины интересовали декорации.

В каждом из них было священное зернышко внутренней свободы, которое и позволило им примкнуть к Стае и выжить.

Ритуал посвящения был жестким, и решиться на него мог только человек, которому действительно нечего терять.

Люди выли, катались по полу, пожирали куриное мясо, отнимая друг у друга сочные куски. Градус эмоций повышался, и со стороны собрание Стаи напоминало шабаш бесноватых. Все эти люди, орущие, скулящие, воющие, как будто нарочно ждали черной луны, чтобы прийти сюда и выплеснуть всю накопившуюся черноту. Он подозревал, что многие из них относятся к собраниям Стаи как к походу в баню. Им только то и нужно – проораться и очиститься.

Женщина с раскрасневшимся круглым лицом каталась по полу, пальцы ее были сведены судорогой, в зубах она сжимала вырванную куриную лапу. Седые немытые волосы разметались по плечам. Женщину эту звали Александрой, и в Стае она была уже двенадцать лет. Федор помнил день, когда они впервые встретились. Он возвращался откуда-то поздним вечером по бульвару и приметил на одной из лавочек женщину, пальцы которой были сложены в мудры, глаза устремлены к небу, а губы сложены в мечтательной улыбке. Женщина была не из тех, кто жаждет любыми путями обмануть время – в ее русых волосах были седые нити, открытое милое лицо не знало косметики. Но в ней чувствовалось что-то детское – не инфантильность, а настоящая нерастраченная жажда жизни. Федор такое ценил. Он подошел, разговорился, попросил номер телефона. Сошлись быстро – женщина говорила о себе: «Я просто плыву в потоке», и легко входила в двери, открывающиеся ей навстречу. Начали гулять по бульварам вечерами. Федор секретов не выдавал, он был очень осторожным. Но Александра была внимательной, со временем она и сама заметила некоторые странности его образа жизни, начала задавать вопросы… Потом прошла посвящение – это была ее воля, Федору она рассказала обо всем постфактум. Он тогда удивился – и ее бесстрашию, и внутренней мощи.

И что же. Двенадцать лет – и никакой эволюции.

Или вот другой человек, Вадим. Не так давно со Стаей, но каким многообещающим показался он Федору при знакомстве! Мастер восточных единоборств, взрослый, состоявшийся, уверенный в своих намерениях. Глаза волчьи. Повадки волчьи. Он с самого начала показался Федору своим. Так и получилось. Но в итоге – та же история, что и со всеми остальными – он успешно прошел первые рубежи и застопорился. Рядовой волк, обычный охотник, без будущего.

А это значит, он, Федор, не может спокойно отойти – каким бы усталым себя ни чувствовал. Это значит, что он должен продолжать поиск.

Спустя несколько недель Семенова отправили в командировку в областной центр, на четыре дня. Он пытался уклониться – начальство стояло на своем. Никто не понимал, почему он капризничает – да там и командировочные как половина его зарплаты, и город интересный, и гостиница хорошая, да еще и перспектива удачной сделки, которая должна была окормить квартальной премией весь наш небольшой коллектив. А что Семенову так за городок свой цепляться – живет ведь бобылем, нет у него ни привязанностей, ни обязательств.

Я-то, конечно, понимал, в чем дело. И ждал, когда Семенов обратится ко мне за помощью. Так и получилось.

Посреди рабочего дня он просто молча кивнул мне – пойдем, мол, выйдем. Те, кто при этом присутствовали – секретарша и бухгалтер, – переглянулись с красноречивыми ухмылками. В последнее время о нас с Семеновым сплетничали. Что я хожу за ним как хвостик и непонятно, зачем – то ли подсидеть хочу, то ли мы затеваем темные делишки, то ли вообще любим друг друга. О таком формате любви как раз вовсю писали развлекательные многотиражки.

Мы пошли на лестничную клетку, где Семенов закурил, а я просто молча стоял, опершись о стену, и ждал.

– Артем, ты ведь понимаешь, зачем я тебя позвал, – наконец сказал он.

– Понимаю, – вздохнул я. – Алена. Вас не будет четыре дня.

– Да. И я знаю, как это неприятно и страшно. Но мне больше совсем некого попросить.

– Знаю. Мне нужно приезжать каждый день?

– Да. Я сам приезжаю два раза в день, но тебе – достаточно только один. Лучше утром. К вечеру она становится буйная. А утром иногда просто спит. Я тебе оставлю денег. И машину мою. У тебя ведь есть права?

– В армии получил, – кивнул я.

– Вот и замечательно. По пути ты должен будешь заехать на рынок и купить мяса. Только я тебя прошу – не покупай всегда в одном и том же месте. И никогда – на рыночке, который прямо возле садового товарищества.

– Я понял вас.

– И про запас не покупай, – Семенов явно нервничал. – Бери каждый раз на одну порцию, свежее. Я покупаю для нее парную телятину. Один раз можешь взять курицу, Алена любит… Только лучше бери живую… Она сама… – кашлянув, Семенов замолчал.

– А… она не нападет на меня?

– Может, – пожал плечами Семенов. – Ты вправе защищаться. Только, пожалуйста, очень сильно ее не бей. Дочка все-таки моя.

– Да что вы такое говорите! – возмутился я. – Я вообще не собирался ее бить. Я что, похож на человека, который бьет девушек?

– Ну… ты же и сам все видел, – улыбка Семенова была больше похожа на гримасу инсультника. – Я тебя научу, как надо. Алена боится огня. Я-то сам уже приноровился с ней, а по первости делал вот как – обматывал деревяшку тряпками, маслом пропитывал, поджигал и впереди себя выставлял. Кидается она на меня – я ей факелом в лицо. Я для тебя сделал несколько, на веранде стоят. Только ты поосторожнее, пожар не устрой. Если Алена убежит – все пропало. Либо сгинет она, либо поймают ее – и тогда ей верная дорога к смерти.

– Мне… Мне просто положить в ее… хм… миску это мясо? И налить свежей воды?

– И подмести… Говно ее вымести… Она ведь как животное стала, Артем… Ты видел ее. Животное…

– Я все сделаю, – я старался говорить спокойно, но внутри у меня все бушевало.

Я сочувствовал Семенову, и были моменты, когда я на все сто верил его горячему решению спасти дочь – пусть вот таким жестоким способом, но зато спасти. Семенов жил этой идеей, стал ее фанатиком. Фанатик, во всех прочих вопросах сохранивший рассудочность, – такие люди легко собирают толпы под знамена своей идеи. И ведут других за собою.