Но с другой стороны, секрет, хранителем которого я невольно оказался, тяготил меня, мешал спокойно спать. Мне все чаще снились липкие густые кошмары. Все чаще во сне я видел Алену – потерявшую человеческий облик, запертую, не растерявшую страсти сражаться за себя. Иногда я думал – вот обычного здорового человека посади на цепь и оставь на столько времени в полной изоляции – кто даст гарантию, что он бесповоротно не сойдет с ума?

Семенов отбыл в командировку, и на следующее утро я поднялся на рассвете, чтобы до работы успеть навестить Алену. Пока рулил по пустой загородной дороге, пока бродил между мясных рядов на рынке, выбирая кусок получше, пока шел по знакомому мне поселку, я был спокоен. Это была защитная реакция – сосредоточить внимание на простых и понятных действиях.

Но вот наступил момент, когда я должен был спуститься в подвал. И мне было стыдно за животный, первобытный страх, который я испытывал. Семенов действительно оставил для меня факелы. И большую канистру с водой – потушить начинающийся пожар, если что-то пойдет не так. И то и другое я взял с собою в подвал. Колени были такими слабыми, что я несколько раз споткнулся на темной лестнице и едва не покатился кубарем вниз. Дрожащими пальцами не сразу попал ключом в замок. Первая дверь поддалась легко, а вторая сопротивлялась – ключ скрежетал, застревал, не слушался. Мне пришлось даже остановиться и несколько раз глубоко вдохнуть. Меня еще в армии научили, что глубокое ровное дыхание в опасных ситуациях решает все. Мгновенно возвращает тебя в состояние воина и хозяина положения.

Пока я возился с ключом, за дверью была мертвая тишина. Мне чудился в этом подвох. Как будто бы хитрый умный зверь выжидает момент, чтобы неожиданно на меня наброситься, опрокинуть меня на пол всей силой своих мускулов и разорвать мне клыками горло.

«А ну-ка прекрати! – сказал я сам себе. – Она никакой не хитрый и умный зверь. Она – бедная девушка, потерявшая рассудок. И даже если она решит напасть, ее сил не хватит против меня. Она недоедает, она истощена и напугана не меньше моего! Еще и незнакомый человек к ней идет, вместо отца, к которому она привыкла. Что она подумает – что отец ее бросил запертой? Бросил вот так вот унизительно помирать в подвале?»

Но логика не помогала – мне все равно было страшно так, как будто бы за дверью был настоящий матерый волк.

Перед тем как войти, я зажег факел, как и учил Семенов.

«Ты быстро войди, а дверь сразу запри за собою. Ключ пусть будет на длинной веревке у тебя на груди. Заправь его под рубашку, – наставлял меня Семенов. – И только потом приступай к делам. Дверь не должна оставаться открытой больше нескольких секунд. Нет, Алена не сбежит – цепь крепкая. Но когда она видит открытую дверь, начинает так рваться, до кровавых ран на горле. Ты не должен допустить, чтобы она себя травмировала».

И вот наконец я оказался внутри подвальной комнаты. Здесь было все так, как и в мой прошлый визит. Свет был тусклым. Семенов предупредил, что заменит лампочку на самую слабую, чтобы не нагружать меня лишней работой – он приезжает каждый вечер, чтобы Алена имела возможность спать в темноте, а по утрам включает лампы дневного света, потому что от постоянного сумрака даже у здоровых людей довольно быстро развивается депрессия. Он по-своему заботился о комфорте запертой дочери. В нос мне ударил странный запах – это был запах леса, зверя. Земля, роса, свалявшаяся шкура, смрадное мясное дыхание. Если бы меня привели сюда с завязанными глазами, я бы ни за что не понял, что эту комнату занимает человек, молодая красивая девушка.

Алену я разглядел не сразу. Она лежала в углу на куче тряпья, свернувшись калачиком и уронив лицо на локти. Ее темные волосы спутались в войлочные колтуны, ее жилистое тело подрагивало, как у спящего пса, дыхание было хриплым и ровным. Сначала мне показалось, что девушка спит, и я даже обрадовался тому, что можно быстро выполнить свои обещания и ни разу не встретиться с ней глазами.

Но стоило мне подойти ближе, как Алена вскинула голову, шумно повела носом и приподняла верхнюю губу в оскале, обнажив пожелтевшие зубы с застрявшими кусочками какой-то травы между ними. Ее глаза были внимательными и злыми.

– Тихо, тихо, – как можно более ласково сказал я. – Меня зовут Артем. Я принес тебе еду. Твой папа уехал на четыре дня. Эти дни буду приезжать я… Ты не волнуйся, я тебя не обижу.

Размеренно приговаривая, я приблизился к миске. Ногой подтолкнул ее к себе и отошел в тот угол, где Алена не смогла бы меня достать. Девушка продолжала наблюдать за мною. Я вымыл миску, положил в нее кусок мяса. В другую миску налил свежей воды. Меня мутило, но я старался не подавать вид.

«Она человек. Она просто попавший в беду человек».

Девушка выглядела слабой и больной. Кожа ее была бледна и, казалось, истончилась до состояния рисовой бумаги. Губы потрескались, под глазами залегли глубокие тени. И это взгляд – сильный зверь, умирающий в капкане.

– Твой отец просто хочет помочь тебе… – зачем-то сказал я, хотя было очевидно, что Алена давно утратила способность понимать речь. – Он поможет. Знаешь, он ведь ищет тех, кто сделал это с тобой. Он хочет тебя вернуть. Такой, как ты была. И я верю, что у него получится… Ты потери, это все ненадолго… Вот.

Вся работа была сделана, факел так и не потребовался – девушка и не думала на меня нападать. Чувствовал я себя препогано – как будто бы стал соучастником страшного преступления. Одно дело – знать такой секрет, и другое – поддержать его хранителя.

Я быстро подмел, собрал мусор в заранее приготовленный мешок и уже развернулся, чтобы уйти, как вдруг за спиной моей послышался лязг разворачиваемой цепи. Чуть не выронив из рук факел, я одним прыжком обернулся. Алена стояла на четвереньках, одним прыжком ей удалось преодолеть то расстояние, на которое была рассчитана ее цепь. Она была прямо за моей спиной – нас разделял небольшой шаг. Сердце мое заколотилось.

– Ладно… Я ухожу. А завтра вернусь снова, – ругая себя за эти бессмысленные попытки вступить в контакт, я достал из-за пазухи ключ.

И в этот момент Алена вдруг подала голос. И это был не лай, не рычание, не вой, а обычный человеческий голос – может быть, чуть более глухой и хриплый, чем у большинства. Девушка долго не пользовалась голосовыми связками.

– Артем… – отчетливо сказала она.

– Что ты сказала? – Потрясенный, я поставил на землю пакет. – Ты запомнила мое имя? …Я назвал тебе мое имя, а ты – запомнила?

Я обрадовался так, словно она была моим собственным ребенком, сказавшим свое первое слово. И почему это случилось, когда Семенова нет рядом? Он так об этом мечтал, были моменты, когда он переставал верить, что такое возможно. Но надеяться продолжал.

Алена смотрела мне в глаза – взгляд ее был мутным, как у мертвой протухшей рыбы. Дыхание – тяжелое.

– Помоги мне, – отчетливо произнесла она. Казалось, в эти слова были вложены все ее жизненные силы. Речь давалась ей с трудом. Девушка тяжело дышала, ее руки подгибались.

Я опустил факел в ведро воды. Нет смысла защищаться огнем от столь беспомощного существа. Какая злость на Семенова вдруг поднялась в этот момент из глубин моего сознания! Он утверждал, что Алена никогда не проявляла ничего человеческого с тех пор, как оказалась в этом подвале. Только иногда осмысленность ее взгляда давала надежду, что еще не все потеряно. А тут такое…