ним все будет хорошо! Прошептать на ушко, как безумно его люблю и обязательно вдохнуть этот неповторимый детский запах!

Я вновь предпринимаю попытку встать, но сильные руки медсестры надавливают на плечи и заставляют лечь обратно.

– Мне нужно к сыну!

– Я лично вас отвезу к нему, когда вам станет легче! – непреклонно отрезает женщина, глядя на меня исподлобья. – Пока ваш врач не давал разрешение на самостоятельные передвижения! Вас с того света едва достали, почти три часа зашивали, а вы хотите все труды врачей по одному месту пустить?! Подумайте о своем здоровье!

– С того света? – повторяю за медсестрой. Ее слова никак не желают доходить до моего сознания.

– Именно! Вы сутки без сознания пролежали! Милая моя, хорошая, – неожиданно женщина переходит на умоляющий тон, – ну, не жалко вам себя, подумайте обо мне! Мне такого хорошего места в городе не найти, да и стараниями вашего мужа никто меня потом на работу не возьмет, если с вами что-то случится! Весь персонал от него шарахается. Он так кричал, орал на весь госпиталь, когда у вас открылось кровотечение, и вы в кому впали. Я думала, он голыми руками врачей передушит…Полгорода созвал на консилиум по вашему состоянию и по ребеночку. Уж не знаю, что у вас там произошло…Страшный человек. Но за свою семью горой стоит, что просто восхищает. Тимур Назарович буквально ночевал в госпитале все эти дни, контролируя каждую процедуру, каждое действие врачей. Поэтому прошу вас, Эмма Александровна, будьте благоразумны. И следуйте всем указаниям врачей. Не подводите всех нас под монастырь, пожалуйста.

Я с трудом укладываю в голове слова из длинного монолога старшей медсестры. Тимур? Перевернул тут все? Следил за мной и ребенком?..Но…

– А где он тогда сейчас?

– Милая, но ведь и ваш муж не железный, – с мягкой улыбкой, поправляя на мне одеяло и проверяя новую капельницу, произносит медсестра. – Ваш лечащий врач уговорил его поспать хоть несколько часов, и даже выделил место в ординатор…

Женщина осекается на полуслове, потому что дверь с треском распахивается, и в палату ураганом врывается Тимур и так и застывает на пороге. Буквально ввинчивается в меня взглядом, ощупывая с головы до ног. В его дьявольских темных глазах тревогу и беспокойство сменяют облегчение и радость. Он улыбается уголками губ и …прислоняется спиной к стене, как будто ноги его не держат.

– Эмма, – выдыхает он, теперь уже широко и счастливо улыбаясь. – Моя девочка…

Я не могу отвести глаз от этого невероятного мужчины. Господи, какой же он красивый! Сильный. Властный. Заботливый. Любящий. И такой любимый…

Краем глаза отмечаю, что медсестра просачивается на выход, и мы в палате с Тимуром остаемся одни. Все также ведем молчаливый диалог, не сводя друг с друга жадных глаз. Мне кажется, как будто я не видела его вечность. Дико соскучилась.

– Это были самые страшные и долгие сутки в моей жизни, девочка, – устало и с болью, надрывом в голосе. – Я чуть не умер. Не смей меня так больше пугать! И не вздумай когда-нибудь оставить.

– Никогда. Теперь ты от меня так просто не избавишься,– шепчу, качая головой и глупо, но счастливо улыбаясь сквозь слезы.

Эмма

Тимур отталкивается от стены, подходит к койке и подтягивает ближе стул. Садится и не сводит с меня взгляда, чем дико смущает.

– Что? Почему ты на меня так смотришь?

– Любуюсь. Ты не представляешь, как я по тебе соскучился, – абсолютно серьезно заявляет Тимур, не сводя с меня дьявольских глаз.

– Мы виделись буквально несколько часов назад…

– Сутки, Эмма, – перебивает Кадыров, заставляя меня напрячься. – Тебя не было с нами целые сутки. Это, охренеть, как много.

Я напрягаюсь. Что значит сутки?! Последнее, что помню – суета врачей вокруг родившегося Арслана, и то, что он не закричал, а потом темнота…Неужели так на меня подействовал наркоз? Что вообще происходит?!

– Что случилось? Что с нашим сыном? Что говорят врачи? Расскажи мне, Тимур, только не молчи! – умоляюще прошу, едва сдерживая слезы при упоминании Арслана. Материнское сердце болит, ноет и тоскует, рвется к нему. Я нужна своему мальчику, должна быть рядом, оберегать и дарить свое тепло, а вынуждена лежать здесь.

Тимур наклоняется ко мне, костяшками пальцев нежно проводит по щеке, заправляет за ухо прядь волос. Кончиками пальцев осторожно водит по лицу, невесомо, как будто заново все изучает. Или, наоборот, хочет запомнить мои черты лица на уровне физической памяти. Берет мою ладонь в свои руки и целует каждый пальчик.

Я не свожу глаз с этого невероятного мужчины, и мне кажется, что я сплю. Боюсь моргнуть, потому что тогда проснусь, и мой сказочный сон рассеется. Я снова буду одинокой и нелюбимой.

За мрачными мыслями не замечаю, как по щеке скатывается слеза, и Тимур тут же стирает ее большим пальцем.

– Тшшш, успокойся, Эмма. Тебе категорически нельзя волноваться. Хватит! Наволновалась уже! Твои преждевременные роды произошли только на нервной почве. Как и возникшее кровотечение в ходе операции, из-за которого я тебя чуть не потерял.

Тимур сжимает челюсти, прикрывает глаза и шумно выдыхает. Ему тоже тяжело. Больно. Но он держится. Скрывает все тревоги и волнения внутри, таким образом заботясь обо мне. Ради меня. Ради моего душевного спокойствия.

Любовь и благодарность к этому мужчине переполняют меня настолько, что на глаза снова наворачиваются слезы. Но уже от счастья. Что когда-то повстречала его. Что он просто есть в моей жизни. Хоть и не надолго. А еще он подарил мне сына.

– Что с нашим мальчиком? Почему ты ничего не рассказываешь мне о нем?

– Потому что лучше я тебе покажу, – не отпуская моей руки, Тимур достает телефон, что-то тычет в нем и протягивает мне.

Я бросаю взгляд на экран, и слезы неукротимым потоком струятся по щекам. Стираю их скорее, чтобы ничего не пропустить.

А на экране наш малыш. Боже, какой он крошечный! Он спит в прозрачном кювезе, смешно причмокивая губками и шевеля ручками. У него на голове смешная голубая шапочка крупной вязки и такого же цвета носочки, которые ему очень велики.

– Самый красивый, самый милый малыш на свете, – бормочу, поглаживая пальцем щечки сына на экране.

– Спасибо тебе за него. Спасибо, что не отказалась, не испугалась и оставила ребенка.

Возвращаю взгляд на напряженного Тимура. Он как никогда серьезен, но в его глазах тоска и сожаление.

– Я бы никогда не смогла иначе. Ведь это частичка…– чуть не произношу «любимого человека», но вовремя исправляюсь, – тебя. Я полюбила его сразу, как только узнала