Он полностью открыл мне свой характер, и я наконец узнал, что в нем крылось: смесь эгоизма, алчности, чувственности и бессердечности, время от времени смягчаемых проблесками добродушия и сочувственной привязанности, являвшихся простым следствием молодости и крепкого здоровья – не более того. Таков был человек, которого я когда-то любил. Мужлан, рассказывающий скабрезные истории, достойные портового кабака, хохочущий над шутками довольно сомнительного свойства. Этот тщеславный, безмозглый, мускулистый представитель человеческого рода был тем, к кому я испытывал непреходящую покровительственную нежность!

Наш разговор наконец прервал стук колес приближавшегося экипажа. Он двигался вверх по улице и остановился у двери. Я поставил на стол бокал с вином, который было поднес к губам, и пристально посмотрел на Феррари.

– Вы ждете кого-то еще? – спросил я.

Он смутился и, улыбнувшись, пробормотал:

– Ну… не уверен… но…

Зазвонил звонок. Извинившись, Феррари быстро пошел открывать. Я вскочил с кресла: я знал, чувствовал, кто это. Усилием воли я заставил себя успокоиться. Унял забившееся сердце, поправил на глазах темные очки, выпрямился и стал спокойно ждать. Я слышал, как Феррари поднимался по лестнице: легкая поступь вторила его тяжелым шагам. Он с кем-то перешептывался. Еще мгновение – и он широко распахнул дверь в мастерскую с поспешностью и почтительностью, подобающей входу королевы. Послышалось легкое шуршание шелка, по комнате разнесся аромат духов, и тут… я оказался лицом к лицу со своей женой!

Как ослепительно прекрасна она была! Я смотрел на нее с тем же смущением и восхищением, которые помутили мой рассудок, когда я впервые ее увидел. Ее черное одеяние, длинная траурная вуаль, откинутая с тщательно убранных волос и миловидного личика, – все эти строгие атрибуты ее траурного наряда служили лишь для того, чтобы оттенить и подчеркнуть ее красоту. Поистине скорбящая вдова! Я, ее недавно скончавшийся муж, легко поддался магнетической силе ее чар! Она на мгновение задержалась на пороге, обаятельно улыбаясь, чуть замешкалась и наконец учтиво произнесла:

– Думаю, не ошибусь, если скажу, что вижу перед собой благородного графа Чезаре Оливу?

Я попытался ответить, но не смог. Во рту у меня пересохло от волнения, горло перехватило от сдерживаемого гнева и отчаяния. Я ответил на ее вопрос церемонным поклоном. Она тотчас же направилась ко мне, протянув обе руки с тем пленительным изяществом, которым я столь часто восхищался.

– Я графиня Романи, – сказала она, по-прежнему улыбаясь. – Я слышала от синьора Феррари, что сегодня днем вы намеревались зайти к нему в студию, и не могла устоять пред соблазном приехать и лично выразить вам признательность за почти королевский подарок, который вы мне прислали. Камни поистине великолепные. Позвольте выразить вам самую искреннюю благодарность!

Я взял ее протянутые руки и крепко их сжал, так крепко, что кольца у нее на пальцах, наверное, впились ей в плоть и сделали ей больно, однако ее прекрасное воспитание не позволило ей издать ни звука. Я полностью овладел собой и приготовился играть свою роль.

– Напротив, синьора, – ответил я резким и грубым голосом, – благодарности должны исходить целиком от меня – за ту честь, которую вы мне оказали, приняв эти занятные безделушки, особенно теперь, когда холодный блеск бриллиантов, возможно, облегчит ваши страдания, вызванные недавней утратой. Поверьте, я глубоко сочувствую вашему горю. Будь ваш муж жив, эти драгоценности стали бы подарком от него, и он показался бы вам куда более приятным! Горжусь сознанием того, что вы соблаговолили принять их из рук столь недостойных, как мои.

При этих моих словах лицо ее побледнело, приняв ошеломленное выражение, она впилась в меня внимательным взором. Спрятавшись за темными очками, я без смущения выдержал взгляд ее больших темных глаз. Она медленно высвободила тонкие пальцы из моих ладоней. Я придвинул ей кресло, и она мягко опустилась в него с изнеженной непринужденностью избалованной императрицы или фаворитки султана, в то же время продолжая внимательно меня разглядывать. Феррари, тем временем принесший еще вина, а также блюдо с фруктами и пирожными, рассмеялся.

– Вот вы и попались! – весело воскликнул он. – Вы, очевидно, догадываетесь, что мы с графиней спланировали это сообща, чтобы вас удивить. Неизвестно, когда бы удалось уговорить вас нанести визит графине, а она не знала бы покоя, не имея возможности вас отблагодарить, вот мы и устроили эту встречу. Что могло быть лучше? Ну же, граф, признайтесь, что вы очарованы!

– Конечно же, очарован! – ответил я с легкой иронией. – А кого не очарует соседство такой молодости и красоты! Я также польщен, ибо знаю, какую исключительную честь мне оказывает графиня Романи, позволив познакомиться с ней в то время, которое для нее должно быть исполнено уединения и печали.

При этих словах лицо моей жены приняло выражение задумчивой грусти и трогательной нежности.

– Ах, бедный, несчастный Фабио, – вздохнула она. – Как же ужасно, что его здесь нет, что он не может вас приветствовать! С какой радостью он принял бы друга своего отца, которого боготворил, бедняжка! Не могу поверить, что он умер. Все случилось так внезапно и так ужасно! Думаю, что никогда не смогу оправиться от тяжести этой потери.

Тут ее глаза и вправду наполнились слезами, хотя меня это ничуть не удивило, поскольку многие женщины могут заплакать, когда захотят, – нужно лишь чуть-чуть потренироваться. Мы, мужчины, такие глупцы, что не знаем, как это делается. Мы принимаем напускную плаксивость за настоящее горе и мучаемся, стараясь найти способ утешить женские печали, причины которых кроются лишь в тщеславии и себялюбии. Я быстро перевел взгляд с жены на Феррари: он закашлялся и выглядел смущенным, однако актерства в нем было гораздо меньше, чем в ней. Оглядев их обоих, я не мог определить точно, какое чувство во мне возобладало – презрение или отвращение.

– Утешьтесь, синьора, – холодно произнес я. – Время быстро залечивает раны таких молодых и прекрасных особ, как вы! Что до меня, то я очень скорблю о кончине вашего мужа, однако прошу вас не поддаваться горю, которое, хоть и искренне, к несчастью, может оказаться бесполезным. Впереди у вас вся жизнь, и пусть вас ожидает самое счастливое будущее, которого вы только заслуживаете!

Она улыбнулась, и слезы ее исчезли, как утренняя роса под жарким солнцем.

– Благодарю вас за теплые слова, граф, – сказала она, – однако в вашей власти вновь вернуть мне счастливые дни, почтив меня своим визитом. Вы ведь приедете, не так ли? Мой дом и все, что в нем есть, в вашем распоряжении!

Я замешкался. Феррари казался раззадоренным.

– Графине неизвестно о вашей нелюбви к женскому обществу, – заявил он, и в его словах послышалась насмешка.

Я бросил на него холодный взгляд и обратился к своей жене.

– Синьор Феррари совершенно прав, – сказал я, наклонившись к ней и понизив голос. – Я зачастую веду себя неучтиво, избегая общества прекрасных дам, но, увы! Я совершенно беззащитен перед улыбкой ангела. – Тут я отвесил глубокий церемонный поклон.