тебя забрали бы в Парелом? Куда бы ты ни пошел, везде будешь привлекать к себе внимание.

— Но мне нельзя!

— Ничего не поделаешь. — Кейт отложила в сторону щетку для волос и развернула кресло. Сэнди хмуро сидел на краю постели.

— Сам посуди, — продолжала она, — не будь ты уникален даже в облике Сэнди Локка, разве «ЗК» предложила бы тебе постоянную работу? Я тоже сразу заметила твою уникальность.

— Твоя проницательность тебя до добра не доведет.

— Ты хотел сказать: тебя не доведет?

— Пожалуй. — Он наконец поднялся, прислушиваясь, не хрустят ли суставы. Подобное отчаяние похоже на старость: вольные времена и удовольствие от жизни все еще отчетливы в памяти, но в настоящем ты пленник организма, не позволяющего ничего кроме медленных осторожных движений да предписанной врачами диеты.

— Я не хочу идти по жизни в кандалах, — выпалил он.

— В тебе говорит Парелом!

— Что?

— В кандалах? В кандалах? Никогда не слышала большей ерунды. Где это видано, чтобы человек с поразительным, уникальным даром настолько позволил промыть себе мозги, что начал считать себя ущербным?

— Видано. И не раз, — немедленно отозвался Сэнди. — Как насчет призывников, готовых скорее пойти на членовредительство, чем подчиняться приказу государства ехать на войну и убивать людей, которых они раньше в глаза не видели? Пусть их дар заключается всего лишь в молодости и хорошем здоровье, но он настоящий.

— Это как раз не промывание мозгов. Это чистой воды принуждение. В образе сержанта с пистолетом на боку…

— Какая разница! Просто в Пареломе этот подход гораздо тоньше!

Наступило непродолжительное наэлектризованное молчание. Наконец Кейт вздохнула.

— Я сдаюсь. Я не имею права спорить с тобой о Пареломе — ты там был, а я нет. К тому же нам пока рано ссориться. Прими душ, побрейся, найдем что-нибудь на завтрак и обсудим, куда ехать.

Узнаете себя?

Вам было трудно заснуть вчера вечером?

Несмотря на то, что вы устали, не делая ничего утомительного?

Вы услышали свое сердце? Оно сбилось с привычного ритма?

Вас мучает расстройство пищеварения? Вам кажется, что пищевод завязали узлом в грудной клетке?

Вы уже злитесь, потому что наше объявление затронуло больной нерв?

Тогда не ждите, пока вы кого-нибудь убьете или сойдете с ума. Приезжайте в Тихую Заводь!

Защит(ан)ный удар

— Я начинаю выводить вас из равновесия, — проскрипел голос из пересохшей глотки.

По обыкновению положив локти на подлокотники кресла, Фримен домиком соединил кончики пальцев.

— Разве?

— Во-первых, вы стали говорить со мной в реальном времени по три часа в день.

— Вам бы следовало поблагодарить меня за мелкие уступки. Показатели говорят, что вас опасно держать в регрессивном режиме все время.

— Это правда только наполовину. Во-вторых, вы решили не использовать дорогое тривизионное оборудование, которое вы только что установили. Вы поняли, что я прекрасно реагирую на раздражители высшего порядка. А вместо этого прощупываете мой низший порог. Вы не хотите, чтобы я начал действовать с максимальной эффективностью. Вам кажется, что даже в состоянии жука, приколотого булавкой к доске, я все еще опасен.

— Я не считаю других опасными. Я всего лишь думаю, что люди временами способны совершать опасные промахи.

— А себя вы включаете в их число?

— Я внимательно слежу, чтобы не допускать промахов.

— Подобная сверхбдительность сама по себе ненормальное поведение.

— Вам ли такое говорить? Пока вы сохраняли полную бдительность, мы не могли вас поймать. С точки зрения ваших намерений такое поведение совершенно нормально и функционально. Однако в конченом счете… оно привело вас сюда.

— Да, привело. Потому что я извлек урок, который вам недоступен.

— Вот только толку от него немного. — Фримен отклонился назад. — Кстати, вчера вечером я обдумывал новый подход, новые доводы, способные взломать ваше упрямство. Сейчас объясню. Вы говорите о нас в Пареломе как о людях, предпринимающих грубую деспотичную попытку привлечь лучшие умы нынешнего поколения на службу государству. Это совершенно не так. Мы не более чем верхушка множества культурных подгрупп, стихийно сложившихся во второй половине прошлого века. Среди нас мало людей, способных справиться со сложностью и ослепительным разнообразием жизни в двадцать первом веке. Мы предпочитаем отождествлять себя с небольшими, легко различимыми фракциями внутри всеобщей культуры. Однако точно так же, как некоторые люди способны справляться лишь с ограниченным кругом раздражителей и предпочитают уезжать в горные коммуны, зоны платных лишенцев или эмигрировать в недоразвитые страны, есть и те, кто не просто хорошо справляются, но, чтобы войти в оптимальный режим функционирования, нуждаются в намного более мощных стимулах. Сегодня наш выбор образа жизни намного шире, чем в прежние времена. Именно из-за этой широты выбора вопрос государственного управления бесконечно усложнился. Кто способен управлять таким многогранным обществом? Не следует ли отдать бразды правления тем, кто блестяще разруливает сложные ситуации? Или вы хотите, чтобы люди, показавшие неспособность организовать собственную жизнь, управляли жизнью своих сограждан?

— Типично элитарный подход. Я ожидал от вас большего.

— Элитарный? Глупости. Это я ожидал от вас большего. Замените «элитарный» на «эстетичный». Наша цель — олигархия, всецело преданная поиску артистического совершенства в области государственного управления на основе личного выбора. Такая система была бы вовсе не плоха, вы не находите?

— Для тех, кто принадлежит к верхушке, — да. Попробуйте поставить себя на место человека из низших слоев, кому приходится подчиняться, а не командовать.

— О да. Именно ради этого я работаю в Пареломе. Я надеюсь, что еще при моей жизни появятся люди, настолько умело управляющие современным обществом, что я смогу с чистой совестью не мешаться у них под ногами. Образно говоря, я желаю доработать до того, чтобы потерять работу.

— Вы готовы предать себя в руки детей-инвалидов?

Фримен вздохнул.

— Не дают покоя созданные в лаборатории дети?.. Поверьте, последняя группа, целых шестеро, не имеют физических изъянов и самостоятельно бегают, прыгают, одеваются и принимают пищу. Если бы вам довелось с ними столкнуться, вы бы не отличили их от обычных детей.

— Мой разум лишь фиксирует, что они похожи на обычных детей, но никогда ими не станут.

— У вас есть реальный талант выворачивать сказанное наизнанку. Что бы я ни говорил.

— Просто я умею смотреть на вещи в другом свете. Давайте проделаем это с тем, что вы только что сказали. Вы и прочие, кого вы имели в виду, признаете