— Не умеют гнуть спину, — спокойно пояснил граф Шовелен. — А если и гнут, то неправильно. У сиятельных вельмож сами позвонки расположены иначе, и ничего с этим не поделаешь.

— Так вы считаете, кто-то диктует свою волю Тиррону?

— Я бы не стал давать на отсечение какую-нибудь часть своего тела, однако в частном порядке могу утверждать, что именно так мне и показалось, когда я пребывал на Алоре с полуофициальным визитом.

Взять хотя бы тот удивительный и — не побоюсь так выразиться — беспрецедентный факт, что Тиррон до сих пор не женат и при дворе даже намеков на его предстоящее бракосочетание не слышно. Допустим, у него была несчастная любовь, даже допустим самое невероятное — архонт вообще равнодушен к прекрасным дамам, но ведь никто из правителей не принимал во внимание подобные доводы, когда речь шла о продлении рода, о сохранении династии!

Я еще не видел монарха, которому безразлично, кто унаследует престол после него. И тем не менее создается впечатление, что Тиррон именно таков. Либо существуют еще какие-то причины, по которым он не может ничего сделать.

Иногда он производит впечатление узника в собственном дворце. И мне было его искренне жаль. Знаете, герцог, мне даже казалось иногда, что он хочет что-то сказать, но тут же пугается собственной смелости и продолжает играть опостылевшую роль. И это неудивительно: Аберайроны никогда не отличались рыцарскими замашками. Тихий купеческий род. С чего бы их понесло в архонты?

— Вы сами это только что объяснили, граф. Кто-то воспользовался именем и деньгами этой семьи, чтобы править государством исподтишка. И такое случается. Правда, в свете последних событий данное положение вещей имеет для меня не академический интерес, а представляет серьезную проблему. Я не успокоюсь, пока не узнаю, кто стоит за архонтом Тирроном и дергает за веревочки. Скажите, по-вашему, правитель Бангалора — агрессивный человек? Завоеватель по натуре?

— Ну что вы, — не задумываясь ответил Шовелен. — Чтобы быть завоевателем, нужно не только быть агрессивным, но и иметь особый склад ума. Быть хорошим стратегом, а главное — точно представлять себе, чего именно ты хочешь достичь. Насколько я понял архонта Тиррона, он мечтает только о тишине и покое, только о том, чтобы его не терзали проблемами. Нет, завоевателя из него не выйдет. Да и поздно — великими воинами рождаются, а не становятся лет этак в тридцать-сорок.

— Кто-то другой при его дворе может лелеять замыслы подобного толка?

— А какие у Бангалора возможности воплотить их в действительность? — удивился граф. — Лелеять можно любые мечты и как угодно долго. Но чтобы реализовать их, нужно что-то большее, чем несколько мечтателей. Да вы и сами это знаете лучше меня. Бангалор — не последнее государство в мире, но и далеко не самое первое: ему нужно думать скорее о защите, чем о нападении. Если ходевенские владыки окончательно освоятся в морских просторах, то островам несдобровать — им ведь неоткуда ждать помощи.

— Тут я не могу с вами не согласиться.

— Армия Бангалора тоже ничем особенным не отличается. И полководцев выдающихся там в помине нет. Не думаю, чтобы острова могли представлять из себя реальную угрозу хоть кому-нибудь. Тем более огромной империи, известной на весь мир своим могуществом.

— И очень странно, что такое государство даже не пытается скрыть свою причастность к тем событиям, которые произошли в Роане за последние месяцы.

Граф Шовелен некоторое время шел молча, глубоко задумавшись. Затем поднял на Аластера ясные, пронзительные глаза и спросил:

— А вы помните корону архонта Тиррона?

— Нет, к чему этот вопрос?

— Да вот, разбередили вы меня, герцог. Да так, что я и сам начал сомневаться в истинности своих выводов. Тут ведь есть одна маленькая деталь, о которой я по неосмотрительности не упомянул, а вы не знали. О короне Аберайронов.

— Но при чем же тут корона, дорогой граф? — терпеливо повторил Аластер.

— Дело в том, что это весьма громоздкое и странное, хотя и поражающее своим великолепием сооружение…

— Ах, да, припоминаю. Мне говорили, что-то вроде шлемов моих гвардейцев, — небрежно заметил герцог.

— Не совсем так, — мягко поправил граф. — Существует всего одно, но весьма важное отличие: корона Аберайронов представляет из себя изображение верхней части туловища змеи, причем голова этой твари располагается высоко над головой самого архонта, а его лицо полностью закрыто сплетением золотых и серебряных полос… Нет, словами это описать невозможно — надо видеть.

И я так и не сказал вам за все время нашего разговора, что видел Тиррона только в его праздничном наряде и только, подчеркиваю, только в этой короне. Других нарядов для встреч с иностранными послами Аберайронам не положено.

Вот я и задумался. А так ли кроток и безобиден человек, лица которого я никогда не видел? Так ли беспомощен? Или он показывает только то, что хочет показать, а на самом деле… мы даже представить себе не можем, что там на самом деле.

— Страшные времена настали, — сказал Аластер. — Мне горько, что я своими вопросами возбудил в вас чувство недоверия к порядочному, возможно, человеку.

— В том-то вся и беда, что «возможно», дорогой герцог. Ведь так же разумно предположить, что этот умный, как я сам утверждал, и проницательный человек получает емалую выгоду от того, что выглядит слабым и беспомощным, жертвой, игрушкой в руках кого-то другого. Это один из самых верных способов избежать возмездия, если тебя схватят за руку. Свалить все на несуществующего виновника, и дело с концом…

— И так может быть. Печально, что вы правы, дорогой овелен. Печально и то, что архонт Тиррон по-прежнему остается под подозрением. Кстати, я слышу пение фанфар. Кажется, мы с вами заболтались, граф.

— Я с удовольствием продолжу эту беседу, герцог, — сказал посол. — А теперь нам, видимо, пора в парадный зал дворца, на церемонию?

— Да, нужно торопиться.

Огромный зал был убран с такой пышностью, которую могут создать лишь слуги, искренне желающие угодить своему господину. Все помещение утопало в цветах, флагах и разноцветных гирляндах, спускающихся с потолка и увивающих колонны. Полы были застланы белыми и бледно-золотыми шелковыми коврами и щедро усыпаны золотыми и серебряными монетами, чтобы новобрачные, пройдя по ним, всю жизнь жили в достатке. Большой оркестр стоял на мраморном островке посреди обширного бассейна, облицованного изнутри бирюзой и ляпис-лазурью, отчего вода в нем имела неповторимый ярко-голубой цвет. Такое расположение музыкантов было выбрано по двум причинам: во-первых, оно являлось идеальным с точки зрения акустики; во-вторых, оркестр находился на значительном удалении от императорских тронов и пересечь водное пространство было нелегко. Аластер решил, что поскольку музыкантов приглашали по отдельности и все они являются жителями разных провинций империи, и даже иностранцами, то эта мера предосторожности не повредит.

Придворный оркестр разместили в бельэтаже, и седой дирижер, наряженный по случаю бракосочетания своего обожаемого императора в белые атласные одежды и синий плащ, подбитый горностаем, исполнял легкую музыку, дабы увеселять многочисленных гостей.