— Когда человек становится посреди рыночной площади и начинает орать во все горло: «Я дурак! Я не могу сделать ни одной толковой вещи! Я полный идиот!» — я ему не верю. Зачем оповещать об этом весь свет? А если это еще и недешево обходится… Стал бы ты, будучи каким-нибудь мелким царьком, нападать на Роан? Стал бы чуть ли не в открытую ходить по дворцу и пытаться подкупить придворных?

— Нет конечно.

— Вот и я думаю, что нет. А если человек поступает таким образом, то на уме у него что-то другое, тебе не кажется?

— Ты прав, — согласился император. — Что же теперь?

— А ничего. Просто будем учитывать это обстоятельство. Расследовать убийство. Готовиться к свадьбе. И главное — помнить, что жизнь продолжается, несмотря ни на что!

За обедом Арианна то и дело пыталась украдкой рассмотреть императора и решить для себя, с кем она имеет дело на сей раз. Но в любом случае была веселой, радостной и старалась держаться непринужденно. Она поддерживала беседу, охотно смеялась любым шуткам, и короли, присутствовавшие на обеде, были ею, безусловно, покорены. Арианну же согревала мысль о том, что Ортон все равно видит ее и гордится ею.

Остаток дня она провела с Алейей, с восторгом, словно ребенок, внимая ее бесконечным рассказам. Когда стемнело, баронесса Кадоган послала за двумя своими подругами, и вместе они помогли Арианне переодеться в кокетливый и изысканный ночной наряд. Волосы ей распустили и расчесали так, чтобы они пышным легким облаком лежали у нее на плечах. Затем Алейя смазала губы принцессы смесью меда, лимонного сока и вина, отчего они стали еще более свежими, полными и яркими. Брови девушки расчесали маленькой щеточкой, уложив их красивыми дугами, а уголки глаз немного оттенили порошком сурьмы — полезным для зрения и делающим взгляд более глубоким и притягательным.

Арианна ждала императора часам к десяти, но его все не было. Алейя Кадоган давно удалилась в свою комнату и улеглась спать, ее приятельницы отправились в правое крыло дворца. Вскоре в коридорах стало тихо, и умолкли голоса, и шагов больше не было слышно. В огромных стрельчатых окнах напротив погасли огни. Принцесса сидела на постели, поджав под себя ноги, и упрямо ждала. Рядом с ней, на низеньком столике, инкрустированном янтарем и кошачьим глазом, лежала стопка книг и маленькие пяльца с заброшенным вышиванием. Арианна то бралась за чтение, но, перелистав пару страниц, откладывала книгу в сторону, то принималась чуть ли не наугад тыкать иголкой в белый шелк платка, на котором задумала вышить монограмму Ортона. Но и это занятие ее не занимало: она надолго прерывала работу, напряженно прислушивалась, не раздадутся ли за дверью легкие, знакомые шаги.

Никогда в жизни Арианна так не мечтала увидеть другого человека. Это чувство вовсе не было похоже на ее первую, девичью влюбленность. Если тогда она все время мечтала и была счастлива своими грезами, если могла часами находиться в одиночестве, чтобы всласть напридумывать себе всяких историй, в которых белокурый герой спасал ее от разбойников, диких зверей, жестоких врагов или нелюбимого жениха — то теперь одиночество было просто невыносимым. Принцесса пыталась мечтать, как и раньше, но мысли путались, душа тосковала, и оказывалось, что самые простые слова, произнесенные Ортоном, были ей дороже любых пусть даже самых прекрасных, но придуманных ею. Ей хотелось не подвигов, совершенных во имя ее, не опасных приключений, не пылких страстей, но тихих и безыскусных радостей: светлого вечера, проведенного с любимым; куска хлеба, поделенного на двоих; счастливой жизни и спокойной старости; красивых детей. За это она была готова поступиться богатством, могуществом и властью.

Арианна постигала сложную науку любви.

А любовь жаждет все отдать, в отличие от влюбленности, которая жаждет все получить.

И принцесса, может, сама того не сознавая, ждала Ортона, чтобы беззаветно отдать ему все тепло и всю нежность души, пробужденной им к новой жизни и новым надеждам.

Ее упорство было вознаграждено. Ортон пришел около полуночи.

— Здравствуй, — обрадовалась она. — А я уже соскучилась. Много дел?

— Много, — ответил он, не зная, с чего начать.

— Ты видел меня сегодня? — спросила принцесса. — Я тебе понравилась? Прическу мне делала Алейя, и вообще я страшно рада, что мы с ней подружились — никогда не видела женщины более прекрасной и умной. Я восхищаюсь ею. Знаешь, я люблю свою мать, но восхищаться ею мне никогда не приходило в голову — она вызывала только жалость и сострадание.

— Арианна, — сказал император, хмурясь. — Подожди минуту, дорогая. Я должен кое-что тебе сказать: я не видел тебя сегодня. Не было у меня такой возможности. Дело в том, что сегодня во дворце произошло глупое и бессмысленное убийство.

— Кто?! — выдохнула Арианна. — Кто умер?

— Я. Точнее, убили моего двойника, но ведь целились-то в меня. А пострадали невинные люди. Представь, еще погиб маркграф Инарский — он видел убийцу, и от него поспешили избавиться. Через день-другой должен приехать его сын. Мальчик едет на свадебные торжества, а получит такой страшный удар — даже не знаю, как ему об этом сказать.

— Как ужасно, — сказала принцесса с непритворной скорбью. — Как ужасно. При дворе Майнингенов умирают часто, и мне это не в диковинку. Но здесь, у тебя, смерть выглядит нелепым и чудовищным недоразумением, особенно такая смерть.

— Главное, — сказал Ортон, — что мне много раз твердили, что это и есть бремя императора. И я честно был готов умереть, если так рассудит судьба. Но как жить, зная, что из-за тебя погибли люди?

— Их готовили к этому, — вздохнула принцесса. — Так же, как и меня. Они знали, на что идут. Не казни себя: считай, что это солдаты, павшие на поле битвы. В сущности, здесь и идет настоящая битва.

— Какая ты мудрая, — восхитился Ортон, пользуясь случаем, чтобы поцеловать ее. — О чем ты думаешь сейчас, милая?

— Завтра свадьба, — сказала принцесса. — Что же нам делать?

— Жениться. Если ты не боишься, конечно.

— Меня всю жизнь готовили к тому, что будет очень страшно, невыносимо страшно. Но мне никто и никогда не говорил, что страх за собственную жизнь — каким бы всепоглощающим он ни был — отступает и уходит прочь, когда начинаешь тревожиться за жизнь существа, гораздо более бесценного для тебя, чем ты сам. Ортон! Что будет с нами? С тобой?

Император подхватил ее на руки и закружил по комнате.

— Не знаю, что со мной будет, но догадываюсь, что уже случилось! Арианна, эти дни я, возможно, буду редко появляться у тебя, возможно, буду невнимателен, но ты перетерпи.

— Я понимаю, — прошептала она. — Бремя? Бремя императора…

— Да. Но ты должна твердо помнить то, что я скажу тебе… — Он осторожно опустил ее на пол, развернув спиной к окну, затем встал на одно колено и произнес торжественно: — Я люблю тебя, Арианна, и прошу, чтобы ты согласилась стать моей женой. Если ты не знаешь, что ответить, то лучше не торопись, потому что для меня бесконечно важно, чтобы ты сказала «да». Подумай, стою ли я твоей любви и привязанности?