– …но хуже всех поступил тот, кто подбросил ей футляр, вы не находите? Но что случилось, то случилось, – Соланж вздохнула. – Я не знаю, где Полина. Она не звонила, а ее телефон не отвечает, да вы и сами знаете, наверняка уже сто раз пытались дозвониться…

– Да, это правда. Скажи мне, Соланж, Полина ничего не рассказывала тебе о своем прошлом? Где она жила до того, как приехала в Афины?

– В Москве. Она же переводчица. Но вы и сами все про нее знаете.

– А больше она ничего тебе не рассказывала? Ну… что она раньше была знакома с мсье Арманом, например… Подробности того, как они познакомились на улице… Что-нибудь еще?

– Мне кажется, я знаю, куда вы клоните, мадам. Нет, ничего подобного Полина мне не рассказывала. И я уверена, что она не знала вашего мужа раньше. Я не знаю, почему вы так нервничаете, когда вспоминаете Полину, и как так могло случиться, что вы заподозрили ее одной из первых… Но признайтесь, если бы она тогда не сбежала с моей помощью, то наверняка все эти последние дни провела бы в полиции… И я никогда бы не простила себе, что позволила этому произойти.

– Хорошо, ты права… Скажи, тебе не кажется странным поведение господина Мишу?

– Кого? – Соланж захлопала ресницами.

– Бертран… его фамилия Мишу. Вот что он делает целыми днями у нас в доме?

– Если по правде, то ничего, мадам. Вернее, что-то он делает. Пьет кофе, к примеру, ест, сидит подолгу на террасе и читает газеты, звонит кому-то, изредка, конечно, куда-то отлучается, причем ненадолго, но у меня создается такое впечатление, будто бы он…

– Ну, ну, говори же!

– Будто бы он следит за нами за всеми. Даже за Патриком. Он ведет себя так, словно заранее знает, что колье в доме. Вы ведь это хотели услышать?

– Да… Просто я хотела сравнить наши впечатления… Знаешь, когда я попыталась спросить у Армана, что это за метод такой и кто вообще так ищет похищенные драгоценности, он лишь махнул рукой, мол, не мешай, каждый работает как умеет. А я почему-то нервничаю… Между прочим… – Нина подняла на Соланж глаза и посмотрела с какой-то болью во взгляде. – Он тоже был в этом отеле… И знаешь, как я это узнала? Когда он пил кофе, рядом с его телефоном на столике я увидела карточку отеля…

– Ну вот! Значит, он все-таки ищет колье…

– Соланж, я тебя прошу, если вдруг Полина тебе позвонит, объясни ей ситуацию, скажи, что мы не подозреваем ее, что большой ошибкой с ее стороны было бежать из дома… Словом, я очень сожалею о случившемся. Очень все некрасиво, неправильно вышло… А теперь мне надо идти… Извини, что разбудила тебя…

Она теперь совсем потеряла сон. Дождавшись, когда муж уснет, она выходила из спальни, спускалась в кухню и пила чай. Иногда, после нескольких часов раздумий, голова ее начинала звенеть от какой-то болезненной пустоты, когда ей не хватало воздуха, и она не знала, как ей дальше жить, что делать и к кому обращаться за помощью, ей начинало казаться, что все вокруг нее начинает закручиваться в узлы… Она смотрела на длинные белые занавески – и перед ее мысленным взором они сначала раздувались под порывом ветра, а потом связывались с сухим скользящим звуком, после чего и стены начинали плыть перед глазами, а потом ей становилось дурно, и она, боясь упасть на пол без сознания, по уплывающему из-под ног полу добиралась до спальни, ложилась рядом с мужем и тихо плакала…

Соланж обманула ее, вернее, не обманула, она лишь передала ей то, что сказала Полина, которая проследила за русским, который приходил к их воротам. Полина сказала, что фамилия его Ужинов. Вот когда придумка Виктора проявилась самым нелепым, абсурдным образом… Это Виктор, решив сдать свою квартиру на Монмартре, по старой привычке зарегистрировался в отеле по фальшивому паспорту на имя Валерия Ужинова. Но дело в том, что в те дни, о которых говорила Соланж, в этом отеле останавливался еще один человек, при одном упоминании о котором у нее до сих пор перехватывало дух… Но не от страсти, от которой немеют губы и тело, не от переполнявших ее чувств и трепета, как это было прежде… Нет. Все изменилось, и теперь те чувства, которые она испытала, увидев маленькие ровные черные буковки на голубой бумаге регистрационного гостиничного журнала, заставили замереть ее сердце, остановиться в ледяном испуге, чтобы забиться с новой силой, отчаянно и страшно, как перед смертью…

А что, если Арман все же видел Александра? И потому он так изменился к ней? Нет, этого не может быть… И что вообще происходит? Полина, которая должна была шантажировать ее с первого дня своего пребывания в их доме, вела себя как ангел и смотрела на нее чистым, искренним взглядом… Что с ней стало? Неужели она не для того следовала за ней по пятам, подбрасывая ей эти записки и всячески напоминая о ее прошлом, чтобы потребовать с нее плату за молчание? А колье… Ведь Нина совершенно искренне сказала сейчас Соланж, что сожалеет о том, что Полина сбежала. Но почему?

У нее было такое чувство, будто бы она раздвоилась и теперь было две Нины. Первая по-прежнему боялась Полины и жаждала ее исчезновения, жаждала собственными глазами увидеть подписанный прокурором приказ о ее тюремном заключении. Вторая Нина всей душой успела привязаться к Полине и теперь скучала по ней и сожалела о том, что они с Арманом оскорбили ее своим недоверием и подозрениями.

Зачем она придумала эту историю с ревностью к Арману для Виктора? Ведь он – ее родной брат, и, если бы она рассказала ему всю правду, уж он бы придумал, что сделать, чтобы помочь ей избавиться от своих страхов, он нашел бы и способ, и слова, чтобы вернуть ей радость жизни…

Или ей лучше все-таки набраться смелости, собрать все свои силы и поговорить с Арманом? Признаться в том, что молчала все эти годы из страха потерять его? Но каждый раз, представляя себе его реакцию, она сжималась в комок (у нее даже плечи сжимались, становились уже, и сразу же начинало подташнивать) и понимала, что за ее признанием последует немедленный разрыв… Он тотчас разведется с ней. Вот сразу.

Она сидела в кухне у окна и тихо помешивала сахар в уже остывшем чае, когда вдруг услышала шаги в холле. Вот сейчас снова повторится сцена – Арман со страдальческим сонным лицом безмолвно позовет ее спать.

Однако это был не Арман. На пороге стоял Бертран. По его бодрому виду и одежде было понятно, что он и не ложился.

– Работаете? – улыбнулась ему Нина одними губами.

– Да, знаете ли, работаю, – точно такой же, дежурной, вежливой улыбкой ответил человек, которого она хотела видеть сейчас меньше всего. – А вам не спится, Нина?

– Да, что-то не спится… Знаете, после того, как ушла Полина, постоянно думаю о том, что мне не следовало давать полиции эти показания против нее. Ну, не говорить им, что футляр нашли в ее рюкзаке… Соланж сказала, что у Полины и своих-то неприятностей было много, что за ней вроде бы кто-то следил, а однажды даже напал на ее сестру вместо нее – спутал… Словом, она была как раненое животное, находящееся в постоянном напряжении, что вот сейчас охотник настигнет ее… И тут – пропажа этого несчастного колье, полиция и первые подозрения, с моей подачи…