обстоятельство право думать, что между этим островом и Новой Землёй находится ещё не открытая земля, которая простирается к северу дальше Шпицбергена и удерживает льды за собой».

Дело было за малым: организовать морскую экспедицию и открыть неведомые земли. Однако у Императорского Русского географического общества не нашлось на это денег. В 1873 году австро-венгерская экспедиция открыла предсказанную Кропоткиным землю, назвав её именем своего императора.

Пётр Кропоткин получил командировку в Финляндию и Швецию для изучения следов великого оледенения. Он отмечал приметы движения на юг гигантских ледников: отполированные скалы – «бараньи лбы», глубокие шрамы, нагромождения песка глины и валунов, песчаные гряды. То же самое довелось наблюдать в Сибири…

Он стал испытывать нечто подобное напряжённой лихорадке охотника, подбирающегося к крупной добыче. Хаос фактов стал выстраиваться в единую систему, как недавно, в предчувствии познания рельефа Сибири. Теперь возникла мысль о целой эпохе господства ледников не только в Альпах и на Скандинавии, но в Сибири, на Русской равнине.

* * *

Исследования пришлось прервать: телеграмма сообщала, что отец умирает. Пётр срочно приехал из Финляндии в Москву. Успел только на отпевание в уютной церкви из красного кирпича в Староконюшенном переулке.

Он шёл за катафалком по знакомым с детства улицам на Пречистенке и думал о том, что прощается со старой эпохой. Предоставим слово самому Петру Алексеевичу:

«Дома, мимо которых шла процессия, мало изменились, но я знал, что в каждом из них началась новая жизнь.

Вот дом, принадлежащий матери моего отца, затем княгине Друцкой. А потом старожилу Старой Конюшенной генералу Дурново. Единственная его дочь упорно боролась два года с добродушными, боготворившими её, но упрямыми родителями за разрешение посещать высшие курсы. Наконец девушка победила; но её отправляли на курсы в элегантной карете под надзором маменьки, которая мужественно высиживала часы на скамейках аудитории вместе со слушательницами… И несмотря на бдительный надзор, через год или два дочь присоединилась к революционному движению, была арестована и просидела целый год в Петропавловской крепости.

…Дом графов Z. Две дочери их, которым опротивела бесполезная, бесцельная праздная жизнь, долго боролись за разрешение присоединиться к другим девушкам, посещавшим курсы… Борьба продолжалась несколько лет… В результате старшая сестра отравилась; только тогда младшей разрешили поступать как ей угодно…

А вот в нескольких шагах от дома, в котором скончался отец, небольшой старенький дом, где через несколько месяцев после смерти отца я встречал Степняка, переодетого мужиком. Он только что был арестован в деревне за социалистическую пропаганду среди крестьян, но успел убежать».

* * *

Высший свет принято называть сливками общества. Кое-кто определяет иначе: пена, жирная плёнка. Паразитический слой. Он отнимает много питательных веществ и энергии у тех, кто располагается ниже.

Столь простую истину Кропоткин, конечно же, знал. Он с молодых лет интересовался идеями утопистов-гуманистов. Читал ли он Ницше? Наверняка читал. В результате сложилась идейная смесь: гуманизм с индивидуализмом. Тут что-то должно преобладать. Полагаю, у Кропоткина преобладало второе.

В середине XIX века русские идеологи делились главным образом на западников и славянофилов. Но было ещё одно направление – самое оригинальное. К нему-то и тяготели гуманисты-индивидуалы.

Началось с небольших кружков-коммун. Здесь хозяйничали в складчину, учились сообща. Презирали общественное мнение. Стремились жить в полном соответствии со своими убеждениями. Нечаевщину они называли попыткой взбудоражить море в тихую погоду, а террористов – вспышкопускателями.

Один из таких петербургских кружков называли по имени главного инициатора Н. В. Чайковского. Тут не было начальников и подчинённых, вожаков и ведомых. Все были равны и дружны. Спорные вопросы решали до единодушного согласия. Устав отсутствовал ввиду единства взглядов и отсутствия формализма.

«Чайковцы» сняли большую дачу на Кушелёвке, близ Охты. Было их два десятка. Женщины поселились на втором этаже, мужчины – на первом. По утрам делали гимнастические упражнения во дворе, шокируя прохожих. Женщины ходили в сапогах и штанах (дико и возмутительно!). Питались все преимущественно дешёвой кониной.

Среди них был только один человек, перешедший из «верхов» общества – Софья Перовская, одна из основательниц кружка. Дочь бывшего петербургского военного губернатора. Она сделалась курсисткой, ходила в мужских сапогах и ситцевом платье, таскала воду из Невы, жила впроголодь.

Кропоткин отзывался о ней с восторгом. Усиливая контраст её прежнего и нынешнего положения, писал, будто она в юности блистала в аристократических салонах. Это преувеличение. Вот свидетельство её подруги А. Корниловой-Мороз:

«Могу вполне удостоверить, что Перовская светской барышней никогда не была, танцев даже девочкой не любила, а с 16 лет стала курсисткой, что, по понятиям того времени, не только в высшем обществе, но и в других, даже скромных кругах считалось губительным и неприличным».

Кружковцы шли к революционным убеждениям через студенческие коммуны и нигилизм. Они были выходцами из средних слоёв общества или круто порывали со своим привычным кругом. Они разрушали границы между сословиями.

Петра Кропоткина привлекали эти необычные люди. Они имели жизненную цель высокую и благородную. У них преобладали духовные, а не материальные потребности. В православном народе ходили слухи, что нигилисты совершают кровавые тайные обряды и оргии. Власти относились к нигилистам с подозрением.

* * *

Что делает человек, впервые приехавший из России на Запад, в Швейцарию, в Цюрих? Наслаждается красотами природы. В обрамлении гор – голубое озеро, в которое небо глядит, как в зеркало…

Такие незамысловатые образы уместны для туриста. С Петром Кропоткиным было иначе. Приехав в Цюрих, он отправился к учащейся здесь в университете Софье Лавровой, урождённой Чайковской, сестре жены брата Александра. У неё он взял адрес местной секции Интернационала и кипу книг, запрещённых на родине, и принялся их читать.

По его признанию: «Чтение социалистических и анархических газет было для меня настоящим откровением. Из чтения их я вынес убеждение, что примирения между будущим социалистическим строем, который уже рисуется в глазах рабочих, и нынешним, буржуазным быть не может. Первый должен уничтожить второй».

Из Цюриха Пётр переехал в Женеву. Здешняя секция Интернационала проводила заседания в большом масонском храме. Руководителем русской группы был Николай Исаакович Утин: черноволосый черноглазый бойкий молодой человек со шкиперской бородкой. Видом своим он напоминал бы итальянского карбонария, если бы не щегольская одежда.

Утин пригласил князя Кропоткина (как он подчеркнул) к себе домой. Визит состоялся и удивил князя. Он не ожидал увидеть у революционера комфортабельные хоромы с коврами. Оказывается, бывают и такие борцы за свободу трудящихся.

Кропоткин предпочитал среду рабочих, которые приходили в этот храм, как в клуб, где можно послушать лекции на разные темы, участвовать в собраниях и за стаканом вина вести беседы. Эти люди вызывали