и тяжёлым чемоданом, набитым книгами и газетами революционного содержания. Как провести через границу груз, запрещённый цензурой?

Он знал, что в приграничных районах тысячи евреев занимаются контрабандой. Но как найти надёжного человека? Сойти на маленькой приграничной станции неразумно.

Он выбрал Краков, столицу старой Польши. Оставив вещи в гостинице, пошёл по городу в поисках контрабандистов. Евреев встречалось много, но как узнать, кто из них сможет ему помочь.

Усталый вернулся он в гостиницу и решил спросить служащего, который встречал постояльцев, как можно переправить в Россию тяжёлый груз книг и газет. Тот с готовностью ответил:

– То пану зараз будет сделано…

Вскоре он пришёл с изящным молодым человеком, хорошо говорившим по-русски. Объяснив ему, что эта литература строго запрещена в России, Кропоткин спросил цену.

– Мы переправляем шёлковый товар. Нам не хотелось бы попасть в политический процесс. Цена по весу, как за шёлк, будет большой.

Больших денег у князя-анархиста не было. Но служитель гостиницы его обнадёжил:

– Найдём сто дорог, чтобы угодить пану! Сколько пан может дать?

Кропоткин высыпал на стол всё, что было в кошельке, и отложил немного монет:

– Это мне на дорогу. Остальные вам. Я поеду в третьем классе.

– Ай-ай-ай! Не можно, чтобы такой пан ехал третьим классом. Нам столько не надо. Мы честные люди.

На другой день Кропоткин выехал из Кракова. Без чемодана. На условленной станции к нему подошёл носильщик и сказал: «Вот чемодан, который ваше сиятельство оставил вчера» – и вручил запрещённый груз.

* * *

В университете Пётр познакомился с Дмитрием Клеменцом, уже не юным студентом, бедным и умным. В одном из разговоров Клеменц, узнав о политических взглядах Кропоткина, сказал:

– Я решил покончить с университетом. Заниматься наукой— значит стать самодовольным обывателем. Меня это не устраивает. Если желаете, могу ввести вас в кружок молодёжи, интересующихся социальными вопросами. Его организовал Николай Чайковский. Люди они прекрасные, преимущественно сторонники конституции. Но они готовы обсудить и принять всякую честную идею.

В кружке «чайковцев» Петр Кропоткин вскоре стал одним из наиболее радикальных революционеров (с ним соглашались немногие). Он считал, что надо начинать с восстания крестьян, захвата земель и собственности богатых. Но прежде необходимо ясно определить черты будущего строя, чтобы потом вести революционную пропаганду. Народ малограмотен, измучен тяжёлым трудом. Ему требуется просвещение, понимание своего места в мире, освобождение мысли от религиозного дурмана. В этом надо ему помочь.

По предложению кружковцев осенью 1873 года Пётр Алексеевич пишет записку «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?». Её принимают как руководство к действию.

* * *

Князь Пётр Кропоткин приглашён на обед к богатому, но не знатному сановнику. У него младшая дочь на выданье. Как знать, не суждено ли ей стать княгиней?

За столом важные господа, несмотря на присутствие дам, не могут обойти серьёзную тему освобождения крестьян. Двое из них крупные помещики (хозяйственные дела у них ведут управляющие, регулярно присылая деньги в Петербург). Один – фабрикант. Все сходятся на том, что крепостное право устарело. Но дарование крестьянам свободы оценивают скептически.

– Надо знать русского мужика, – говорит пожилой помещик. – Ему дай волю – станет разбойником. Как вы полагаете, князь?

– Не дай ему воли, он, глядишь, и сам её возьмет.

– Типун вам на язык, Пётр Алексеевич, – шутливо отмахивается хозяйка дома.

– К свободе мужика надо приучать постепенно, – отзывается второй помещик, помоложе. – Представьте себе дворовую собаку, приученную дом охранять, жить в будке, получать корм от хозяина. Выпусти её на волю, что будет? Пойдёт кур воровать, а то, не дай бог, покусает кого-нибудь.

– И всё-таки, господа, опыт Запада доказывает, что свобода – великая сила прогресса. Она пробуждает личную инициативу, – веско произносит фабрикант.

– Дать им полную свободу? Помилуйте, станут ли они тогда работать? По личной инициативе они привыкли идти в кабак или баклуши бить.

– Следует брать пример с Англии, а не с Франции. Или с Германии, на худой конец. Нельзя отставать от прогресса, – убеждал фабрикант.

– Э-э, не знаете вы русского мужика…

– Простите, господа, должна вас прервать, – вступила хозяйка. – Прошу в гостиную. Князь Пётр Алексеевич откровенно скучает от этих разговоров. Наша Элен сыграет на фортепьяно. Надеюсь, князь Пётр Алексеевич согласится спеть два-три романса.

– Не смею отказать, – соглашается Кропоткин. – Но должен предупредить: через час меня ждут в Зимнем дворце. Деловая встреча, прошу меня простить. До того времени я к вашим услугам…

* * *

Пётр Кропоткин выпрыгивает из пролётки у Зимнего дворца. В одной из комнат – с видом на Александровскую колонну – его встречает товарищ по Пажескому корпусу. Оказывается, открылась отличная вакансия. Государь наверняка утвердит в должности своего бывшего верного камер-пажа.

– Служить бы рад, прислуживаться тошно, – отвечает Кропоткин.

Долгого разговора не получилось. Кропоткин стал прощаться.

– Друг мой, уж не на свидание ли ты так спешишь?

– Так точно!

Он выбегает на Дворцовую площадь, берет извозчичью пролётку. Пересекает Васильевский остров. Сменяет пролётку, выезжает в пригород. Начинается утопающее в грязи деревянное предместье.

Останавливает извозчика, расплачивается, проходит несколько домов, заворачивает за угол. Элегантный князь, оглядевшись, входит в невзрачную избу. Вскоре оттуда появляется степенный крестьянин в ситцевой рубахе и грубых сапогах. Только окладистая тёмно-русая борода всё та же – кропоткинская. Теперь он перевоплотился.

В этой третьей жизни – вне дворянского уклада и науки – его фамилия Бородин.

* * *

В комнатёнке большой самовар, негустая заварка, калачи, крохотные кусочки сахара. Бородин негромко объясняет рабочим:

– В мире всё между собой связано и меняется постоянно. Даже представить себе это трудно. Вот тут, где мы сидим, когда-то было море. Тёплое море, в нём ящеры плавали, драконы. Тогда ещё людей не было. Всё кругом менялось, не сразу, очень медленно. Когда уже люди появились, вот здесь же, где мы сидим, на месте Петербурга льды стояли высокие, до самых облаков. А теперь вот суша и город. А ещё тысячи лет минуют, и от всего этого, возможно, ничего не останется.

– А откудова ты, мил-человек, всё знаешь-то? В Священном Писании не так сказано. Или слово Божье тебе не закон?

– Скажи, мир вокруг откуда?

– Известно, от Бога.

– Значит, мир наш и есть в таком случае Священное Писание. Его же Бог создал, верно? Надо только научиться читать природу, как священную книгу. Непростая это наука. Для того и всякие университеты существуют…

– А вот, мил-человек, в Библии сказано, что вначале сотворил Бог небо и землю, потом свет, и воду, и сушу, и растения всякие, одним Своим словом сотворил Он весь мир. Это есть чудо из чудес, и постичь