Рамку с бархатным подбоем можно было и вешать, и ставить. Лилиан установила рамку на стол перед полицейским, шелковая ленточка подставки чуть натянулась. Фотографию Лилиан поместила туда, где обычно держат снимки близких. Собственно, такая же рамочка стояла рядом. После бесконечного ожидания во втором участке Лилиан и Кадиша допустили до кабинета офицера и предложили два стула.

Офицер поднял рамочку, бархатная подставка скользнула по его пальцам – это прикосновение, надеялась Лилиан, будет ему знакомо, даже если лицо на снимке знакомо не будет. Потом он поднял очки на лоб. Поднес рамку поближе, взглянул на Кадиша и Лилиан. Лилиан ответила теплой улыбкой.

Подобные мелочи важны – Лилиан была в этом убеждена. Если поставить снимок в нужное место, офицер возьмет его и будет разглядывать, как обычно и делают. А когда он посмотрит на нее, надо ответить теплой улыбкой, и – хотя тяжелее минут в ее жизни, пожалуй, не было – возможно, в ответ и он тепло отнесется к ней, и это изменит их судьбу. Он куда-то уйдет и вернется с их сыном. Он может решить вопрос сразу. И Лилиан не будет держать на него зла и сочтет, что счастливее дня в ее жизни не было.

Офицер вернул очки на место, положил фотографию лицом вниз. Уперся руками в столешницу и подкатил кресло, пока не врезался в стол животом. Кадиш и Лилиан тоже придвинулись к столу. Раз он придвинулся к ним, значит, и им надо придвинуться к нему, вдобавок так они будут лучше его слышать. Но у них стулья были без колесиков, и Кадиш и Лилиан просто подались вперед и застыли на месте.

– Расскажите-ка все еще раз, – предложил офицер.

– Мы уже два раза рассказывали, – сказал Кадиш.

Лилиан положила руку ему на колено, выдавила еще одну теплую улыбку. Лицо офицера оставалось бесстрастным.

– У вас много женщин работает? – спросил Кадиш. – Позовите ту, которая сегодня отдала мне сына. Я у вас сегодня уже был.

– Вы мне рассказали, что поссорились с сыном, а потом его забрала какая-то загадочная полиция. В вашем полицейском участке про это никто ничего не слышал, и вы решили, что, когда в стране кризис, я послал моих людей через весь город, чтобы они ворвались к вам в квартиру и привезли вашего парня сюда. Нам тут больше делать нечего, кроме как старшеклассников отлавливать.

– Он студент, – уточнила Лилиан.

– И в подтверждение вы приводите слова соседа, которого здесь нет.

– Его слова – это не все, – заметила Лилиан. – Полицейские оставили следы. Сосед сейчас сидит в нашей квартире, лечит полученные раны. Ему можно позвонить. Сами убедитесь.

Но офицер не потянулся к телефону.

– Здорово эти полицейские работают, похищают мальчишек и бьют соседей, пока хозяева не вернулись домой. – Офицер что-то записал, посмотрел в календарь. При этом уголки губ поднялись, обнажив зубы. – Верно? Несколько минут на всю операцию? Здорово. Здорово работают эти загадочные полицейские.

– Ну, руку он не сам себе сломал, – сказал Кадиш с нажимом.

– Не сам, – согласился офицер. – Скорее всего, не сам. Судя по вашему красноречивому, но путаному описанию, придется здорово побегать, чтобы выяснить, кто же это сделал. Уверен, это преступление так же необъяснимо, как и черные круги у вас под глазами.

– Это сын мне удружил. Только в другой раз.

– Знаете, сколько сейчас времени? – спросил офицер. – Даже пиццу не купишь. Если у вас засорится унитаз, вы же никого звать не станете, будете до утра откачивать воду сами. А вы притащились сюда в поисках Шерлока Холмса, чтобы он решил проблему, которую нельзя решить. Я стараюсь вести себя вежливо, стараюсь вести себя любезно, хотя посреди ночи это ох как нелегко.

– Ее можно решить, – возразила Лилиан.

– По версии вашего мужа – нельзя. Когда узнаете, госпожа Познань, что именно произошло до вашего прихода домой, приезжайте и расскажите мне.

Лилиан знала, что Кадишу, когда они сядут в машину, ничего не стоит выдать другую версию.

– Вы забрали нашего сына один раз, – сказал Кадиш. – Вполне могли забрать и еще раз.

Офицер отогнул бархатный подбой рамки и извлек фотографию. Снова поднял очки на лоб, поднес снимок к глазам и покачал головой.

– Бессмыслица какая-то, и в первую очередь – это фото. Парень на нем вообще не ваш сын.

– О господи, – ужаснулась Лилиан, поняв, что имеет в виду офицер.

– Это не мой нос! – возопил Кадиш.

Полицейский, не отрывая взгляда от фотографии, кивнул.

– Хоть в этом вам повезло.

В Буэнос-Айресе пятьдесят два полицейских участка, восемнадцать секретариатов и семь разных министерств. Здесь работают две тысячи девятьсот адвокатов, в судах, в трех филиалах военного ведомства, в одном Розовом доме – штаб-квартире правительства на главной авеню, во дворце, где на все вопросы дают лживые ответы. По всем этим местам Лилиан предстояло пройти. Обить все пороги и схватить за шиворот каждого чиновника.

Прежде чем отправиться домой, Лилиан и Кадиш заехали еще в четыре участка. Добраться до начальства не удалось, пришлось довольствоваться младшим составом – они сунули деньги мальчишке, выносившему мусор, дали несколько банкнот полицейскому, от которого разило перегаром, как он ни пытался скрыть это с помощью ментоловой жвачки. Нигде им не сказали ничего путного, а алкаш, когда разговаривал с ними, даже не выпустил из руки кружку.

Кадиш подкатывался к красномордым наглецам, к задохликам в форме с чужого плеча, к средним полицейским чинам с обкусанными ногтями или дергающимися ногами. В последнем участке ему удалось поговорить с нервной дамой в темных очках, которая в три часа ночи вышла через черный ход выгулять собачку.

В данном случае они действовали по методу Кадиша. У них уже было два метода – его и ее.

Вернувшись домой, они разбудили Качо и, не говоря ни слова, отправили его восвояси. Опустевшую рамку Лилиан повесила на ее место в коридоре. Кадиш зажег горелку, поставил чайник. Вынул из холодильника масло. Кликнул Лилиан, но она не пришла. Налил себе чай, поискал хлеб. Нашел багет, оторвал кусок. Раздался такой треск, будто он сломал ветку.

Телефонную книжку Лилиан взяла с ночного столика Пато. Фотографию их класса сняла с полки. В первом отделении его портфеля лежал список группы по программе ОБЗОР СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. В двух карманах джинсов обнаружились салфетки с номерами телефонов, написанных игривыми девичьими почерками.

Лилиан разбудила всех: друзей Пато, их соседей по комнате, их родителей – большинство жили дома. Она старалась говорить бодро, вопреки положению дел и времени суток ее голос контрастировал с их заспанными и испуганными голосами.

Ее просили подождать и шли за детьми или будили домочадцев. Кто-то вешал трубку, чтобы перезвонить своей девушке, и тогда следующий номер был занят: друзья Пато тоже принялись обзванивать друг друга. В половине случаев Лилиан, кажется, даже не успевала назвать имя сына, а разговор уже был закончен, и на линии повисала тишина.