С каждым новым звонком она все больше отчаивалась, отчего и ее друзья, и друзья Пато понимали ее все хуже. В итоге она свела текст к минимуму. «Пропал», – говорила она. «Похитили». Эти слова действовали сами по себе так оглушающе, что Лилиан приходилось переходить на крик. Она позвонила Рафе, трубку взяла Флавия.

– Забрали, – сказала Лилиан. – Пато забрали.

Флавия завопила от ужаса – и этот крик точнее всего выражал и чувства Лилиан. Она закричала в ответ. И тут услышала, как Рафа советует Флавии:

– Скажи, что мы перезвоним.

– Мы перезвоним, – повторила Флавия.

Но хуже отсутствия результатов было то, что она теряла почву под ногами. Лилиан понимала, что каждым звонком она прощается с сыном. Она хотела сообщить, что Пато пропал, что его нет дома. Лилиан рассчитывала, что его компания встревожится, поддержит ее, ей хотелось передать свой ужас от того, что Пато уже несколько часов отсутствует, и надежду, что через несколько часов он вернется. Но она не могла и предположить, как воспримут ее рассказ. В словах «Пато забрали» люди слышали не то. Они говорили так, словно ее сына никогда и на свете не было. Сама мысль о том, что он пропал, обретала страшную силу. Так бывает, когда у ребенка выхватят мячик и спрячут за спиной, сначала он потрясен, а потом, ну что ж, раз нет, значит, нет, вот так же и с Пато.

Телефон стоял на столике у той же стены, на которой висела резная полочка. Кадиш готовил завтрак в кухне по другую сторону стены. Лилиан поняла, к чему ведут ее звонки, и перестала набирать очередной номер. Положила трубку, откинулась на спинку стула, который притащила к телефону, – и начала биться головой о стенку. На стук прибежал Кадиш, спросил:

– Все ли в порядке?

– Нет, – ответила Лилиан.

Она посеяла панику. Она запустила по городу большую волну – и руки стали обнимать близких, любящие прижимались друг к другу. Никто и не думал искать Пато, никто не спешил на помощь. У всех на уме было другое – поскорее забыть Пато. И не только Пато – эта волна смоет и Лилиан с Кадишем. Вот какое ощущение передавалось ей по проводам, она чувствовала, как люди вытесняют ее из сознания.

Она повинилась перед мужем. Ей казалось: их семья на грани распада.

Кадиш в ее словах усомнился.

– Позвони сам, – предложила она. – Позвони кому-нибудь.

И Кадиш позвонил. Взял список, набрал номер Рафы. Трубку взяла его мать, она явно не спала.

– Это Кадиш, – сказал он. Женщина молчала. Тогда он добавил: – Кадиш Познань, отец Пато.

В ответ раздался какой-то шелест, и в конце концов мать Рафы сказала:

– Пожалуйста, поймите.

Кадиш ничего не понял. Она снова замолчала, но трубку не повесила. Какое-то время Кадиш слушал, как она дышит, потом повесил трубку.

– Позвони кому-нибудь еще, – сказала Лилиан.

Но нужды в этом уже не было. До Кадиша дошло.

– Ты все сделала правильно, – сказал он.

– Нет, я все сделала неправильно, надо было соображать.

– Чушь, – не согласился Кадиш. И, хоть и не знал, где она набила шишку, погладил жену по затылку.

– Наконец-то требуется твой жизненный опыт, – сказала Лилиан. – Эта ситуация как на заказ для hijo de puta. – Она подняла на него глаза, в них читалось удивление. – Только на сей раз, Кадиш, во всем виновата я.

Кадиш погладил жену по шее.

– Я перетащила нас через еще одну стену. Приволокла нашу семью на кладбище, посещать которое в этой стране не хочет никто.

– Нашла с чем сравнивать! Ты посмотри, сколько их идет ко мне через двадцать пять лет! Правду можно отрицать, но нельзя отменить.

– Не надо было никому звонить.

– Если ничего не делать, не исключено, что это еще хуже. Может, мне тяжело оттого, что из-за меня Благоволение не знает покоя, но, по крайней мере, я ничем не поступаюсь.

– А каково нам с Пато из-за этой твоей работы? Мы-то платим такую цену, что и подумать страшно. – Лилиан ждала, что ответит муж, но он промолчал. – Может, от твоей правды было бы больше пользы, если бы ты хранил ее в сердце, в тайне, при себе.

Кадиш задумался.

– Какая же это правда, если в нее верит только один человек?

После того как забрали Пато, Лилиан потеряла счет времени. Но она понимала: каждый миг отодвигает его еще дальше, зарывает еще глубже, бесконечным множеством способов отдаляет его от дома. Она уже дошла до того, что ей все труднее становилось верить в благополучные варианты: Пато отпустили – он лежит без сознания, его нашел случайный прохожий, его просто выкинули в канаву, и он, мало что соображая, доплелся до кого-то из друзей.

Могло же быть и так.

Тот офицер в полиции сказал: «Узнайте у вашего мужа, что на самом деле произошло». Но это же Кадиш! Не исключено, что все обстояло иначе и Пато еще может оказаться на свободе.

Кадиш прошел по коридору, вокруг пояса у него было обмотано полотенце. Лилиан все еще сидела около телефона, и Кадиш влажной после душа рукой потрепал ее по щеке.

– Тебе тоже пойдет на пользу, – порекомендовал он. И выпятил грудь – показать, как он свеж и полон жизни.

– Хорошо, – Лилиан заерзала на стуле, но встать не встала. – Начать ночь без Пато – страшно. Но закончить ее без надежды на помощь – просто невыносимо.

– Было бы куда хуже, не будь мы уже давно изгоями. На все есть своя причина. Пато мы вызволим. Главное – не терять голову.

– Мертвый парень на кладбище, – вспомнила Лилиан. – Если это не твой сын…

– Когда мы вернулись, – перебил ее Кадиш, – его там не было. И вообще, труп на кладбище – дело другое. Если парню перерезали горло, ему не помочь.

Кадиш пошел одеваться.

Когда она была молодая и они были счастливы втроем, когда Пато еще ползал по полу, Кадиш предложил: «Давай заведем еще одного». Дело было ночью, они лежали в постели, и Лилиан сказала: «Не сейчас. В свое время». – «А если это время не наступит?» – спросил Кадиш. Лилиан не ответила, и он сказал: «Двое детей лучше. Вдруг один утонет?» Ужас. Сказать такое!

Вспомнив это, Лилиан и вовсе потеряла веру в хороший исход. Она взяла трубку и набрала номер Фриды.

– Что случилось, милая? – спросила Фрида – первый человек, который был рад ее услышать. И Лилиан сказала:

– Пато.

Фрида вскрикнула – она все поняла.

Лилиан тем не менее завершила фразу, потому что так оно и было, потому что это был факт, потому что ее сердце было разбито.

– Пропал, – сказала она.

И обе замолчали. Наступило новое время, часы отсчитывали его и вперед, и назад. С этой минуты дышать Лилиан стало вдвое тяжелее, голод мучил ее вдвое сильнее, и она поклялась биться за сына вдвое яростнее. Она поняла: для других Пато больше нет, но ее задача – доказать, что он есть! У нее было такое ощущение, точно она беременна, беременна взрослым сыном.