всего маха, с отчаянием, грохнул валуном. Тот ловко скользнул мимо и… я взвыл от боли! Ах, ты ж, так раз так…

Не сдаваться. Тряся ушибленной кистью, скинул пиджак и рванул с шеи бабочку. Следующие пять минут я остервенело молотил по устричным ракушкам, выуживая из мешка одну за другой и надеясь на «слабое звено». Они не сдались. Все, как одна и носа не показали из своих убежищ. Я стучал, ковырял и колотил. Наконец, порезал палец, закусил губу и в отчаянии смахнул со лба пот.

«Черт! Черт! Черт! Точно хранцузы».

Почему мне в голову не пришло спросить о том, как они открываются. Как?! Вытащил телефон. Сигнала не было. Всё. Это конец. Судьба. Пришлось бросить камень в песок, улиток в мешок и без сил опуститься на скамью. Время ужина подошло к концу.

И буквально через секунду… я бешено захохотал. Я хохотал громко, от души, почти навзрыд. А что делать! Я чувствовал себя как отец Федор, по глупости запрыгнувший на Арарат. Дураком с алюминиевой банкой тушенки, который забыл консервный нож. Ребенком в попытке лизнуть мороженое сквозь витринное стекло. Идиот!

Тыщи километров отмахал, бабочку напялил, штиблеты начистил и на тебе — остался у разбитого корыта. То есть, не разбитого.

Ну, что вы смеетесь-то? Что смеетесь? Да, устриц в тот вечер я так и не попробовал. И пусть. В конце концов, это всего лишь повод, чтобы вернуться.

В гостиницу я катил, устало поругиваясь, усмехаясь и надеясь, что еще не все потеряно. Что может быть лучше надежды на новые приключения?

P.S. Для тех, кто не желает повторять мою ошибку, прилагаю адрес ресторана, где подают первоклассных устриц:

2, place Edmond Laquaine 50580, Portbail. Des Pecheurs.

НУ И ПУСТЬ

«Сначала приходит радость, затем

огорчение, его сменяет ликование,

а после…»

Из беседы с самим собой

Вагончик тронулся по расписанию. Как положено. Новенький, чистенький, с креслами махровыми, синими в жёлтую крапинку. А за окном понеслись поля-перелески, все в первой молодой зелени, ранне-весенней, ещё совсем салатовой.

Паренёк, высокий и худощавый, облачённый в фирменную робу служителя железной дороги, с кондукторской сумкой наперевес, начал обход пассажиров. Те шуршали купюрами, предъявляли проездные или пенсионные билеты, тихо переговариваясь. Юнец делал свою работу обстоятельно, неспешно, мальчишеской сутулостью и редкой бородёнкой напоминая дьячка, совершавшего церковный обряд.

К тому времени, как дошла очередь, я вытащил из кармана заранее приготовленную мелочь и, чтобы избавится от лишнего груза, отсчитал в ладонь кассира нужную сумму мелкими монетами.

Он, держа руку перед собой, замер. «Что такое?» — думаю. Поднял глаза и вижу, как юноша смотрит задумчиво на деньги, а сам при этом беззвучно шевелит губами. По всему — пересчитывает. И долго! Ну, уж точно на целую пару секунд дольше, чем требуется обычному человеку, чтобы произвести в голове столь не сложное арифметическое действие…

Молодёжь! Чему их там учат?! По виду — опрятный, причёсанный. А со счётом — поди-ка! — беда. И ведь не алгебра, не извлечение квадратного корня. Другой бы уж справился давно, а этот всё считает. И губами, губами шевелит, как бабка. Смех! Неприлично же. Всё равно, что мороженым капнуть на штаны и не заметить! Да-а…

Парень, наконец, удовлетворённо кивнул и, ссыпав монеты в «ридикюль», выдал билет. И двинулся дальше.

А я всё злорадствовал. Вот неучи. Как они нынче живут? Интернеты их сгубили. Понемногу обо всём слышат, а элементарным вещам не обучены. Посиди-ка, пацан, в первом классе над таблицей умножения, как нас заставляли, да вызубри от сих до сих вроде «отче наш», так оно бы и…

…и тут поймал удивлённые взгляды соседей. Некоторые улыбались. Оказалось, что бухчу всю эту чепуху вслух. Дай бог, не громко.

Фу ты, неудобно как!

Я тут же забыл про парня с его нескладной арифметикой и, сам собой пристыжённый, поджав губы, отвернулся.

Поезд набирал скорость. Зелёная весенняя пелена за окном неслась всё быстрее и быстрее. Глаза уже не различали отдельных деталей. Утомлённый мерцанием красок, я усмехнулся происшедшему и мирно заснул.

ГОРЧИНКА

Что это с ним? И чашку поставил на самый край стола, и уголок салфетки примят.

Жан явно нервничает. И торопится. Судя по рисунку, который остался на поверхности пены, за кофе следил невнимательно — молочная «закорючка» походит на хвост трусливого котёнка.

Так случается, когда во время приготовления макиато мысли витают неизвестно где. Момент единения кофе и молока — самый ответственный. Профессионал должен сосредоточиться на нём — как удав на кролике! — всем своим существом. А тут — зажмурился? Или отвернулся? И ведь никогда себе такого не позволял.

Пена наклонилась к самому краю, словно любопытная соседка на подоконник. Цвет обиженный, как лицо ребёнка, у которого отобрали конфету.

А это? Горячее молоко чересчур горячее. Да ещё с горчинкой. Значит, держал при комнатной температуре меньше минуты.

На боку чашки след высохшей капли. Да он с ума сошёл!

Сахар влажный. Колот крупно. И ложка слева. Нет, ну это невыносимо. Ладно ещё блюдце круглое. А то бы…

— Жан!

Тишина. Всё. Ушёл в себя. Похоже, беда. Я вчера ему битый час толковал, что блондинка обманет. Или не придёт, или опоздает так, что лучше бы вообще не приходила.

— Жан!

Наклоняюсь к самой стойке. Мешает сливки и стучит…

— Жан, черт тебя побери!

Затуманенный взгляд:

— Да. Добрый вечер.

— Какой вечер?! Ты что устроил?

— А что?

— Спрайт вместо кофе варишь, вот что. Не пришла?

Махом вылил сливки в бокал с виски. Поставил кружку. Опустил руки.

— Нет.

— Понятно. Но прекрати издеваться над кофе. Моя племянница такой готовит. Когда пьяна.

— Прости.

— К чёрту прости. Не пришла и не пришла. Не плачь.

— Я не…

Отворачивается.

— Ладно. Мишель!

— Ау?

— Подмени его. Народ распугает с таким настроением.

— Хорошо.

— Идём. Надо поговорить.

— Иду.

Садимся на кухне. Пьём. Лучший бариста в округе, а не может справится с каким-то мимолётным увлечением. Чёрт бы побрал этих женщин. Не блондинки, а дуры круглые.

— Жан, да плюнь!

Кивает. Тонкая натура. Поэтому и лучший. Я хлопаю его по плечу и ухожу. Очень надеясь завтра вернуться и выпить кофе. Без горчинки.

РИМ 99-ГО

из Яшиных дневников

Таксист — здоровенный дядька, упёршись животом в баранку, неожиданно быстро согласился на предложение. А Яша тут же огорчился, решив, что переплатил. Но в дороге они разговорились, и печаль прошла. Обсудили погоду минувшего лета и виды на предстоящую неделю. Решили, что все будет «окей» и «санни».

Итальянец рассказал о концертах классической музыки в