— Прикуси свой язычок, Лана. Нахер весь этот цирк?

Под любопытными взглядами соседей они спустились с крыльца.

Не выдержав, разъяренный дядя первым покинул аванпост, оглушительно громко хлопнув дверью, так что осыпался кусок штукатурки. Я только обернулась на звук. Дядя пребывал в ярости, наверное, действительно, ему лучше побыть одному. Оседая в мягкое кресло, тетя залилась слезами, роняя лицо в ладони. Нужно было предложить ей стакан воды… подать салфетки… хотя бы что-то утешительное сказать, но сейчас я была просто не в состоянии кого-либо успокоить, так и застыла столбом, пока Макс один там разгребал все это дерьмо. Потом подошла к окну. Меня туда тянуло неодолимо.

Они стояли возле машин. Лана кружила вокруг, суетилась, нападая с обвинениями, отскакивая, как шарик для настольного тенниса — пинг-понг — не зная, с какой стороны к нему подступиться, я видела, как открывался в крике ее рот. Машина, на которой приехала — поперек площадки, вывалившись задним колесом на улицу, брошенная, с открытой водительской дверью. Лана туда не смотрела, все ее внимание сейчас занимал Макс. Мое — тоже. Стоял — вполоборота ко мне, опираясь на крыло внедорожника, скрестив ноги, сунув руки подмышки. Расслабленная, но закрытая поза. Он не подпускал ее к себе. Не пускал, отгородившись. А меня? Меня он тоже никогда к себе не пустит? Может, не умеет?

Кто-то из соседей прошел по улице со шпицем на поводке, неприлично приоткрыв рот, явно наслаждаясь скандалом. Макс заметил, лениво помахал ему, и поводок послушно натянулся, уводя питомца.

Я отошла. Я видела достаточно. Поднялась по ступенькам, предупредив тетю, что буду у себя. Не хотелось ни с кем говорить. Никого видеть. Я не знала, что мне думать. Поведение Макса меня озадачило. Он взял всю вину на себя. Зачем? Значит, ему на меня не плевать. Ступенька. Не плевать. Еще одна ступенька. Не плевать. На самом верху, взявшись за перила, я остановилась, глубоко вздохнув. Захотелось немедленно прояснить ситуацию. Убрать Лану с дороги. Мне поговорить с ним важнее. Понять, почему так сделал. Решила дождаться его здесь, прислонившись к стене, перебирая последовательно в памяти все недавние события. Как это тягостно — ждать его.

Услышав глухой металлический удар внизу, в момент очнулась от водоворотных мыслей, бросаясь к окну, впиваясь в подоконник. Лана уже сдавала задним ходом, но не надо быть Шерлоком, чтобы понять: выезжая, она поцарапала внедорожник Макса — продрала весь бок, оставив в отместку за свою оскорбленную гордость глубокие, длинные, как ее ногти, царапины. Похоже, разговор на подъездной дорожке закончился скверно.

Это был удар ниже пояса. Чувствительный. Запрещенный. Я знала, как Макс относится к своим машинам. Лана тоже это знала, не могла ведь не знать, наверное, потому так поступила. Она его раскачала напоследок — от былой невозмутимости не осталось и следа. Сначала Макс просто сидел на корточках, взявшись за голову, запустив пальцы в волосы, разглядывая повреждения. Оценивал критический ущерб. К нему присоединился отец с непрошенными, наверное, советами, а может, разделяя его чувства. Тетя осталась в открытых дверях, ближе подойти не решилась.

Потом Макс снова остался один. Разговаривал по телефону с сервисом, безостановочно кружа вокруг авто, прикасаясь, словно перед другом извиняясь, постоянно трогая искореженное покрытие. Начался дождик. Сначала — хмарью, с легких воздушных капель, потом усилился, наседая. Он словно не замечал. Не укрылся под навесом, не зашел в дом, хотя мать звала, пока не вымок до нитки. Из-за дождя наступил ранний вечер, весь мир пролился тусклыми серыми красками, размазывая картинку за стеклом. И на душе было так же пасмурно.

Дождь плавно перешел в мокрый снег. Ударила входная дверь, и я вздрогнула. Не отзываясь на голос тети, как неуправляемая баллистическая ракета, Макс взлетел вверх по ступенькам, здесь поднял голову и… наткнулся на меня. Я стояла в полутьме, пошевелилась. От неожиданности он остановился, ведя ладонью по мокрым встрепанным волосам, и этого хватило, чтобы я зачастила, подходя и заламывая руки:

— Макс, прости меня. Это я во всем виновата. Прости. И что перед родителями так вышло… И за Лану тоже прости… Ну, хочешь, я позвоню ей… все объясню… я ей все объясню, вот увидишь, она выслушает… поймет…

— Лана умеет слушать только себя.

Вжикнув молнией, вынул из кармана мой предательски сдохший телефон, вернул, я машинально сомкнула на нем пальцы, отметив, что рука у него ледяная. Ветер теперь бросал пригоршнями мокрые хлопья в стекло, ветки били по карнизу, и пришлось повысить голос, уговаривая его.

— Но… может быть… если я поговорю, она поймет, что ты не виноват… вы помиритесь…

Он только усмехнулся.

— Думаешь, меня это парит?

Попытался пройти мимо. Конечно, Макс был очень зол. Очень. Еще — сильно расстроен. Это было видно невооруженным глазом, и надо было дать ему остыть, успокоиться, но во мне уже проснулась жажда бурных действий, и я снова не смогла промолчать, неотрывно следуя за ним:

— Просто дай мне ее номер… я объясню и…

— Объяснишь… Что ты ей объяснишь? — раздраженно оборвал, вдруг разворачиваясь ко мне, цепляя меня, — что?? За каким хреном я сорвался из ее теплой постели к тебе и так и не вернулся? Даже я не знаю ответа на этот вопрос, — я прикусила губу, с мукой и мольбой на него снизу вверх глядя. Наверное, мои страдания отразились на лице, потому что грубый голос несколько смягчился, — забей, Ника. За-бей. Ты тут ни при чем. Просто… там было тонко, вот и порвалось.

— Почему ты это делаешь? — всхлипнула, когда он отпустил руку.

Прищурился. Потом нахмурился, увидев мои слезы.

— Что я делаю?

— Я знаю, что виновата. И только я одна. Мы оба это знаем. Почему защищаешь меня? Почему пытаешься защитить меня… ото всех? Почему, Макс?

Вопрос прозвучал неожиданно для него. Проще было отвернуться.

— Я… не знаю. Не знаю.

Пошел прочь, направляясь в свою комнату.

— А я думаю, что знаешь, — схватила его за рукав, пытаясь остановить, — ты знаешь. И скажешь мне!

Он высвободился грубо, буквально стряхнув меня с себя, как букашку. Было очевидно — Макс на грани, а я вот-вот нащупаю брод.

— Что тебе сказать?.. Что??

Пошел дальше, но я не отставала, мешалась, не давая ему пройти.

— Почему, Макс? Скажи… нет, подожди! Скажи мне!

Вынудила остановиться. И он встал, как вкопанный. Будь что будет. Смотрел с яростью, тщетно пытаясь совладать с эмоциями, что-то взвесить. Я видела, как переполняется чаша его гнева. Сорвался.

— Потому что ты выглядишь