Но, раз таково было поставленное любимой партией условие, а иначе к собственности никак не подступишься, Голощапов терпел. До поры до времени. Правильно Бенджамин Франклин сказал: «Время – деньги». Вот его Голощапов, пожалуй, не отказался бы конспектировать, хотя не любил никаких умствований вообще.

В любом деле Аркадий Ильич мужицкой хваткой нащупывал прежде всего материальный интерес. Платили бы рабочим, сколько они заработали, а не сколько партия скажет, не понадобилось бы никакое соцсоревнование. А плановое распределение ресурсов?! С какого квасу Голощапов должен покупать разные там нормали, узлы и даже целые агрегаты на Дальнем Востоке, когда под боком, в Казахстане, делают точно такие же? Потому что на Дальнем Востоке завод построили и его надо загрузить работой, чтоб не простаивал? А на хрен строили? Голощапова спросили? Голощапов вам тут же сказал бы, что никому такой завод не нужен. Ах, вам надо чем-то занять население? Придумайте что-нибудь другое. Не можете? Чего ж тогда в правительство лезли?

Да, а запчасти?! Полетит какая-нибудь шестеренка, и выйдет из строя весь агрегат. А новую не достать, она, видите ли, планом не предусмотрена. Жди следующего года и тогда уж выписывай новый агрегат. Да не один, а то не дадут. Проси сразу десять, дадут пять. На хрен Голощапову пять агрегатов, когда нужен, допустим, один? Чтобы загрузить железную дорогу? Голощапов не обязан думать еще и за железную дорогу. С какой стати? Потому что два кабинетных идиота так сказали еще в XIX столетии? Да пошли они! Голощапову с его места виднее, что ему нужно, а что нет.

Пять агрегатов Аркадий Ильич, конечно, брал, если давали. Ему уже и один не был нужен, потому что ту полетевшую шестеренку он давно заменил, купил на черном рынке. Не простаивать же производству в самом-то деле из-за одной шестерни! А на черном рынке он и агрегаты ненужные толкнет другому бедолаге-директору, которому без них беда и полная засыпь. Но он тяжко недоумевал: кто придумал такие дурацкие правила и зачем? Да, правила эти его обогащали, только без них было бы гораздо лучше. Он обогатился бы куда больше, играя в открытую, но… ничего не поделаешь, приходилось терпеть.

Аркадий Ильич стал миллионером еще в глубоко советские времена. Балансировал на грани, но ни разу не попался. Не такой он был дурак, чтоб покупать сливочное масло в московских магазинах, а потом выдавать его за произведенное в совхозе, как один идиот, который загремел при Хрущеве. Он видел все дыры, все прорехи советской экономики и эксплуатировал их себе на пользу. И ОПГ – организованную преступную группировку – из ловких снабженцев сколотил еще тогда.

Тот секретарь из комсомольцев стал его правой рукой. Умел, шельмец, толково составлять заявки, да и речи классиков знал чуть не наизусть. Он был амбициозен и рвался в партию, но пятая графа подкачала, в ней можно было сразу писать «да». Кто ж выделит партийную квоту на парня по имени Леня Фраерман? Но голова у Лени работала справно, и Аркадий Ильич держал его при себе, подкармливал, хотя с партийной рекомендацией помогать не стал.

«Ты, Лёнчик, счастья своего не знаешь, – приговаривал он мысленно. – Вступишь – и улетишь от меня, ищи потом ветра в поле! Нет, ты здесь посиди, мне послужи, а там еще посмотрим, как оно все повернется. Может, ты мне еще и спасибо скажешь».

Лёнчик смотрел на вещи точно так же, как Аркадий Ильич, только был по молодости более откровенен.

– Если б не вся эта лабуда, – вздыхал он, – планы-шманы, партия-шмартия и тэ дэ, и тэ пэ, мы бы таких бабок огребли!

И глаза его при этом горели волчьим жадным блеском, а слюна не помещалась во рту.

– Язык не распускай, отрежут, – обрывал его Голощапов. – Чтоб я этого больше не слышал.

– Да ладно, Аркадий Ильич, тут все свои…

– Это кто тебе тут «свой», Фраерман? – серчал Аркадий Ильич. – Ты ври-ври, да не завирайся.

Голощапов не был антисемитом, но Лёнчик, конечно, считал, что был. Обидчиво сопел и уходил, насупившись. До следующего раза. Тем не менее у них сложился крепкий рабочий тандем.

И вот оно повернулось. Повернулось именно так, как предвидел Аркадий Ильич. Настало время избавиться от «марксизьма-ленинизьма» и прибрать к рукам кое-чего из барахлишка, накопленного за семьдесят с лишним лет. Спасибо партии родной за наш субботний выходной.

В начале 90-х Аркадий Ильич оперативно приватизировал свой завод, а затем начал постепенно скупать те, что не смогли удержать в руках его менее удачливые коллеги по директорскому цеху. Было несколько кровавых разборок, из которых он сумел выйти победителем. Лёнчик остался при нем. Только теперь вполне оценил, что Голощапов так и не дал ему рекомендации в партию.

Но в душе Аркадий Ильич как был, как и остался теневиком. То ли привычка слишком глубоко въелась, то ли натура такая… Да и сам период первоначального накопления с его бесшабашным пиратским духом тому способствовал.

Голощапов был родом из Мариуполя, который в советские времена называли городом Ждановым. Там он и начал делать карьеру на местном металлургическом комбинате имени того самого фанатика-сектанта, пока партия-шмартия, как выражался Лёнчик, не направила его на Урал. Но в 1995 году, когда Герман Ланге еще воевал в Чечне, Аркадий Ильич окончательно перебрался в Москву и отгрохал себе дворец на Рублевском шоссе.

Его не соблазняла публичная жизнь, он никогда не стремился в народные трибуны и не пытался баллотироваться в депутаты. Депутатов он покупал. Пачками. Надо провести законопроект? Пожалуйста. При этом многие из них даже не знали, на кого работают. Для этой цели у Голощапова имелась целая сеть посредников.

В уголовной среде ему присвоили кличку Куркуль. Что к Голощапову попало, того он уже не выпустит. Кто против него пойдет, тому не жить. Но ему не был чужд и своеобразный кодекс чести. Никого не мочил просто так, по беспределу. За верную службу вознаграждал щедро.

* * *

Германа привезли к Голощапову в офис, где Аркадий Ильич бывать не любил и бывал редко, предпочитая все дела решать дома, но по такому случаю приехал. Герман увидел перед собой бульдога. Приземистого, коротконогого, с круглыми глазами-плошками навыкате и свирепо выпирающей челюстью.

Голощапов обратился к нему сразу на «ты»:

– Вот он ты какой… Правда, что ль, разом троих положил?

– Ну, не разом… – Герман начал как будто оправдываться. – Но они ж сопляки совсем. Там делать-то было нечего, только Федю я не уберег. Кто ж знал, что у него шокер? Лучше б он мне первым под руку попал, а не тот, с пистолетом.

– Что уж теперь говорить, – философски вздохнул Голощапов. – А родственнички тебя, стало быть, достали?

«Еще убивать начнет», – мелькнуло в голове у Германа.

– Да нет, ничего страшного, – сказал он вслух. – Мне их даже жалко немного. Говорю же, сопляки. Блатной романтики захотелось… Конечно, родные в панике.

– И много они тебе посулили? – прищурился Голощапов. – Много наобещали, раз тебе их жалко?