– Мне их без денег жалко, – бесстрашно ответил Герман, – только напарника моего, Федю, мне еще жальче. Трое детей осталось…

– За детей я позабочусь. – Голощапов рассуждал в точности как та дама, мать убийцы. – За детей ты не беспокойся. А ты, стало быть, немец, – протянул он задумчиво. – Баранку крутить умеешь?

– В армии всему научат, – уклончиво ответил Герман.

– Загулы, запои?

– Не пью.

Этого Голощапов не ожидал, даже слегка растерялся.

– Как это «не пью»? Что, вообще не пьешь? Ни грамма?

– Вообще не пью, – терпеливо подтвердил Герман. – Ни грамма.

– И давно это с тобой?

– Всегда такой был.

– Ни разу в жизни? – допытывался Голощапов. – Даже не попробовал?

– Попробовал, не понравилось.

– Ну, ты даешь…

Германа охватила тоска. Сколько раз ему приходилось отвечать на те же дурацкие вопросы! И в Афганистане, и в Чечне, и в московском общежитии… Как это ты не пьешь? Уважить нас не хочешь? Мы к нему, можно сказать, всей душой, а он… не уважает… Герман так глубоко ушел в воспоминания, что не сразу услышал следующий вопрос.

– Водилой ко мне пойдешь? – спросил Голощапов.

Герман задумался. Такое предложение можно считать гигантским шагом вперед. Наверняка и деньги совсем другие… А с другой стороны, связываться с таким, как Голощапов, опасно: еще втравит в какую-нибудь уголовщину. Но до чего же надоело торчать в этом дурацком ювелирном магазине!

– Водилой, – с нажимом произнес Герман, – пойду.

Голощапов понял намек.

– Чистеньким остаться хочешь. Ладно, я на аркане не тяну. Служи верно, я в долгу не останусь. Предашь – пожалеешь.

– Сроду не предавал, – буркнул Герман.

– Вот и поглядим. Казав слипый: «Побачимо»…

* * *

У Германа началась новая жизнь. Служба была необременительна: Голощапов мало куда ездил. Чаще к нему приезжали. Иногда он просил Германа за кем-нибудь поехать и привезти в огромный, мрачный, чудовищно безвкусный дворец на Рублевке. А потом обратно отвезти. Предложил Герману переселиться к нему в дом: во дворце имелся специальный блок для обслуги.

Герман подумал-подумал… С одной стороны, соблазнительно: за квартиру платить не надо, и ты всегда на месте, под рукой. Но с другой… Вечно торчать на глазах у хозяина? Это ж никакой личной жизни! Объект практически режимный, чтоб кого в гости пригласить, надо пропуск выписывать. Он вежливо отказался.

– Что? Думаешь, не дам баб водить? – нехорошо засмеялся Голощапов.

Помимо баб, были у Германа и другие соображения. Ему не хотелось даже чисто случайно стать свидетелем какой-нибудь разборки с кровопролитием. Вряд ли Голощапов будет убивать там, где живет, но… черт его знает.

– Просто не хочу быть приживалом, – ответил Герман.

– На Лёнчика намекаешь?

В лице Леонида Яковлевича Фраермана, которого Голощапов называл в глаза и при посторонних просто Лёнчиком, Герман с первой встречи нажил врага. Он ничего такого не делал, это получилось само собой.

– Вы не родственник писателю Фраерману? – спросил он, когда их представили друг другу.

– Нет, – сухо обронил Лёнчик, и Герман сразу же ощутил враждебность.

Казалось бы: что тут такого? Хороший писатель, автор повести «Дикая собака динго», бестселлера, можно сказать. Но Лёнчика этот вопрос почему-то обидел, и все их дальнейшие отношения стали складываться под знаком той первой обиды.

Что это было? Ревность к новому человеку, вдруг откуда ни возьмись получившему доступ к телу любимого начальника? Инстинктивное предубеждение еврея против немца? Зависть очкастого хлюпика к атлету?

Герман ломал голову, но ответа не находил. Внешне Фраерман держался нейтрально, даже приветливо, но Герман чувствовал исходящую от него волну неприязни и на всякий случай был всегда настороже. Когда Фраерман посылал его куда-нибудь с поручением, старался как бы ненароком переспросить у Голощапова, вправду ли надо туда ехать. Глупо, конечно: не стал бы Фраерман подставляться по мелочи, тем более что существовал регистрационный журнал, куда все записывалось, но у Германа было остро развито чувство опасности, он предпочитал не рисковать. Перезванивал Голощапову вроде бы уточнить, что ехать нужно тогда-то и тогда-то, по такому-то адресу.

Фраерман жил в поместье Голощапова, в отдельном роскошном коттедже на территории.

– Ни на кого я не намекаю, – нахмурился Герман. – Просто хочу быть сам по себе.

– Ну, смотри, дело твое.

Новая зарплата была так велика, что Герман снял квартиру получше и место выбрал поудобнее. Хотел купить машину, но Голощапов ему выделил из своего огромного парка машину в личное пользование. И бензин оплачивал, и сотовый телефон. Герман начал всерьез откладывать деньги на покупку квартиры.

Водить представительский «Мерседес» – это было откровение. Герман, привыкший совсем к другим условиям, упивался ощущением роскоши и комфорта. Автомобиль был буквально нашпигован устройствами для удобства водителя. Герман даже спрашивал себя: что же в этой чудо-машине предназначено для пассажиров? Выходило, что только одно: безопасность. Бронированный автомобиль мог выдержать прямое попадание из гранатомета. Бензину, правда, жрал много, но это уже не Германова забота.

Злосчастных грабителей ювелирного магазина судили. К счастью, удалось убедить Голощапова, что нелепая попытка ограбления не направлена против него лично: глупые сопляки присмотрели «объект» совершенно случайно, даже не подозревая, кому он принадлежит. Убийца Коваленка со скидкой на молодость и отсутствие прежних судимостей получил восемь с половиной лет строгого режима, тот, что был с пистолетом, – шесть, шофер – пять. Голощапов, как и следовало ожидать, остался недоволен, ему все было мало, но – насколько было известно Герману – никого «мочить» не стал. Так прошел 1997 год.

В феврале 1998-го состоялась одна знаменательная встреча, опять круто изменившая жизнь Германа Ланге. Голощапов попросил отвезти его с Рублевки в офис на Кутузовском. Герман отвез. Пробыв на работе часа полтора, Аркадий Ильич вышел с каким-то типом, который сразу не понравился Герману, сел вместе с ним в машину и велел ехать в некую контору на Профсоюзной. Герман по контексту понял, что в контору на Профсоюзной нужно именно этому типу, а Голощапов просто оказывает ему любезность. Тип подъехал на такси незадолго до того, как они с Голощаповым вышли вместе. Это Герман видел собственными глазами.

Делать нечего, пришлось тащиться с двумя машинами охраны на Профсоюзную. По разговору в салоне бронированного «Мерседеса» Герман догадался, что встреча была назначена, но неприятный тип – суетливый, жуликоватый даже на вид, с полуопущенным левым веком – опоздал. Рассыпаясь в извинениях, он раз двадцать повторил, что ему пришлось срочно отогнать машину на сервис: клапанаЂ у него, видите ли, полетели.